«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

22 июня 1941 года. Самый скорбный день в нашем национальном календаре в  новейшую эпоху — несомненно. Но если отсеять пропагандистскую шелуху и вздор, которым заполняют эфир клеветники разного пошиба, вдуматься в суть, копнуть на полный заступ — то придется признать: это был переломный день также и в мировой истории.

Вторжение Германии в пределы Советского Союза не просто пополняло каталог войн, испокон веков терзавших человечество. Это не была война в устоявшемся смысле. Агрессор загодя отбрасывал любые условности, обычаи, международные конвенции. Гитлер напутствовал свою орду — забудьте про совесть, не щадите ни старого, ни малого, очищая от недочеловеков «жизненное пространство» на потребу «арийской расе». И они, охочие до злодейства «сверхчеловеки», словно задались целью затмить преступления, когда-либо творившиеся на планете Земля — по масштабам, низменности побуждений, по изощренности планирования и осуществления умысла извести под корень славянские народы.

Конвейер смерти должен был поглотить 100 миллионов жизней. И он не остановился бы ни на минуту, не встань поперек пути этим бестиям советские воины, труженики тыла, наша закаленная в борьбе с супостатами воля. Не перестаешь, правда, поражаться, как редко нацистских бонз всех рангов — генералов и офицеров, солдат и полицейских, рядовых немцев — навещала элементарная мысль, что накликают они, убийцы, насильники и мародеры, на Германию, если «война без правил», без моральных ограничителей ворвется в их дом. Ведь фортуна — дама капризная. И нельзя отказать в правах другим, не лишая тех же прав себя. Одурь пройдет, что дальше?

Война против СССР не знала равных и по количеству средств, отряженных для сокрушения врага первым же массированным ударом. Агрессор задействовал более 5 миллионов солдат и офицеров, если счет будет точным. На нашу страну Германия напала не в одиночку. За ней стоял потенциал практически всей покоренной Западной и Центральной Европы. Бок о бок с Вермахтом к нам ворвались войска  Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, Испании,   Словакии, Хорватии. А кто, кроме югославских партизан и Монголии, помогал нам летом-осенью 1941 года держать оборону? С этим стоит разобраться.

В первые дни, недели, месяцы Великой Отечественной, когда катастрофа дышала нам в затылок, россияне, естественно, задавались вопросом: как же могло статься, что агрессия застигла нас столь плохо подготовленными к этому слому судьбы — ментально, организационно, политически? Что побуждало Сталина неадекватно реагировать на донесения разведки, скрупулезно точно извещавшей руководство страны как о планах нападения Германии, так и о развертывании в сопредельных районах от Баренцева до Черного моря группировок вторжения? Только ли низкий уровень боеготовности Красной Армии? Или диктатор, располагавший редкой возможностью обозревать закулисье, пытался, играя на слабых струнах соперника, в очередной раз обмануть рок?

В своем шеститомнике «Вторая мировая война» Черчилль выделил в отдельный раздел события, сопряженные с нацистским восточным походом, и озаглавил его «Советы и Немезида». Иначе говоря, по грехам и расплата. Упустил премьер дополнить свое злорадство воспоминанием о том, как именно он буйствовал, расчленяя Россию в 1918—1922 годах на «сферы действий» и требовал после краха империалистической интервенции взять нашу страну в кольцо «бешено ненавидящих большевиков государств». В конце концов, такой бесноватый сыскался, но вот незадача — вопреки всем умасливаниям и ухаживаниям сорвался с поводка, взялся крушить не только налево, но и направо.

Безмерные потери и тяжелые поражения лета-осени 1941 года с полным основанием увязывались и увязываются с явными просчетами политического руководства и, прежде всего, Сталина лично, а также с зашоренностью мышления военной элиты, уцелевшей в вакханалии расправ 1937—1940 годов. Отрицать это невозможно, не предавая памяти жертв сталинского произвола и не задумываясь о будущем.

Доказательством губительности подмены народовластия режимом «самодержавия милостью Божьей» или велением «правящей партии» любого покроя стали, наряду с едва не проигранной войной, случившийся позже развал Советского Союза и пущенные по ветру жизненные интересы нации, разворованные созданные трудом поколений общенародные богатства.

И все-таки, замкнувшись на заклании козлов отпущения из собственного стада, нельзя постичь истины. С шорами на глазах вольно или невольно мы будем подыгрывать западникам, которые отнюдь не спроста поощряют наше самоедство в трактовке причин и следствий катаклизмов минувшего века. Их устраивает, что, черня без устали себя, мы обеляем тех, кто тогда сочинял политические партитуры и аранжировал их исполнение.

Но время не властно над правдой. С оговорками с этим можно согласиться. Когда-нибудь исследователи доберутся до недр британских и американских архивов, охраняемых тщательнее, чем золотые запасы в Форт-Ноксе. По крупицам, однако, и сейчас можно достоверно воссоздать картину XX века, не пугаясь того, что факты понудят вносить поправки во многие привычные понятия и пригласят сбросить с пьедесталов поныне красующихся на них идолов.

Членя историю на главы, политики и их эпигоны от науки, удобства ради, рвут связь времен, сами делают вид, будто не замечают, и другим возбраняют замечать, что любое начало есть продолжение или отрицание чего-то былого. Чем, например, являлась для Англии Первая мировая война? Продолжением Крымской войны против России. Это засвидетельствовал Черчилль в беседе с внуком Бисмарка. Что двигало в Первой мировой Соединенными Штатами? Обустройство Пакс Американа.

Развитие, правда, пошло не по расчетной орбите. Но это еще совсем не значило, что Лондон, Вашингтон, Токио, другие центры власти радикально видоизменили свои доктрины и вытекавшие из них планы. Что составляло стержень их политики, что сводило под общей крышей режимы, называвшие себя демократическими, и режимы, которые без ужимок отвергали демократический театр? В конечном счете, их развели по разным полюсам не идейные приметы, а столкновение державных интересов. Пока же разграничение сфер влияния выдерживалось, они чаще всего без насилия над собой (но не без насилия над другими) находили общий язык на богато унавоженной почве – русофобии. И никого не должно смущать, что после октября 1917 года русофобию перекрестили в антисоветизм.

Остановись социальное развитие России на отметке Февральской революции, нам что, Запад раскрыл бы дружеские объятия? Если бы преемники царского престола продолжали направленно поставлять пушечное мясо, возможно, компания желающих грубо вмешиваться в наши внутренние дела поредела бы. Президент США Вильсон даже взвешивал идею, не признать ли легитимным советское правительство при условии, что оно откажется от Брестского мира с Германией. Историки так толком и не разобрались, чего здесь было больше — желания не утратить Россию как партнера или вбить клин между большевиками и эсерами.

С Токио и Лондоном обстояло яснее. Закат царского режима и смуту при временных правителях они принимали за шанс лишить Россию величия. Вполне логично, что они взяли на себя функцию запевал в провоцировании гражданской войны и организации вооруженных интервенций, причем, поддержка белых движений не являлась самоцелью.

Наскоком охомутать Советскую Россию не удалось. Приступили к долговременной осаде в уверенности, что страна, которую обрекут вариться в собственном соку, не одолеет разрухи, вызванной Первой мировой войной и внутренними пертурбациями, исходом сотен тысяч граждан самого активного возраста, не сможет она встать на ноги, собраться духом, чтобы защитить свои честь и интересы. Можно было бы заметить: политики предполагают, а Господь располагает. Жизнь шла не по заказанному демократами и иже с ними сценарию. Или, пожалуй, точнее — с весьма существенными отклонениями от него.

В 1931 году Япония напала на Китай и оккупировала Маньчжурию. Стимсон, госсекретарь в администрации Гувера и военный министр при Рузвельте, справедливо квалифицировал именно это событие как начало Второй мировой войны. Напрашивается вопрос, почему США предпочли роль наблюдателя, а Англия воспрепятствовала принятию санкций против агрессора, хотя Лига наций признала, что Токио совершил акт агрессии? Что настраивало на снисходительность по отношению к агрессору? Не обладание ли тайной «плана Танаки»? По нему, захват Манчжурии и Северного Китая являлся предпосылкой установления контроля над Советским Дальним Востоком и Сибирью. Вопросы здесь есть.

Ответ на них дает, в частности, соглашение Арита-Крейги, достигнутое в 1939 году. Англичане санкционировали японскую экспансию. Сей сговор состоялся в разгар боев на Халхин-Голе, в которые были втянуты десятки тысяч солдат и офицеров Красной Армии и Квантунской армии. В момент, когда Токио убеждал Берлин принять формулу, автоматически вовлекавшую Германию в войну с СССР на стороне Японии в случае советско-японского конфликта. А немцы, о чем Лондон тоже был информирован, вовсю готовились к восточному мини-походу — удару по Польше. Материал для раздумий богатый, но его можно даже умножить, если мы вернемся в Европу.