«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Не предлагаю разбираться в том, как и кто привел Гитлера в январе 1933 года к власти. Использовав емкое понятие «реакция», мы выразим суть. Прошло полтора месяца, англичане при посредничестве Муссолини преподносят предводителю нацистов презент — проект «пакта четырех». О чем речь? Англия, Франция, Германия, Италия образуют квартет, который будет по своему усмотрению вершить европейские дела, не считаясь ни с чьими интересами и меньше  всего  с  интересами Советского Союза. Проект не стал явью ввиду оппозиции Французского национального собрания. Это в общем и целом не слишком отразилось на ходе событий.

Версальскую систему растаскивали по кускам. Германия стряхнула, как перхоть с воротника, военные ограничения. Гаранты Версаля ее не одернули и даже вознаградили — закланием Испанской Республики, аншлюсом Австрии, разделом Чехословакии. От чего такая толерантность и несвойственная демократиям щедрость? При встрече с Гитлером лорд Галифакс в роли британского министра иностранных дел четко разъяснил: западным державам по нраву, как нацисты расправились с коммунистами в Рейхе, и Гитлер может рассчитывать на их более объемное понимание и благоволение, если катком пройдется по еретикам, особенно в Восточной Европе.

Сегодня можно безоговорочно утверждать, что советские инициативы по созданию системы коллективной безопасности, организации совместного отпора нацистским поползновениям были абсолютно непроходимыми вариантами развития событий в Европе. Демократов занимал совершенно иной умысел — как разрядить энергию взнузданной Гитлером и его кликой Германии в вооруженной схватке с СССР. Споткнулись на Польше. Лондон и Париж даже объявили Германии войну, вошедшую в историю под названием «странная».

Демократии делали вид, что воюют, а в действительности выжидали. Чего они ждали? От чего отговаривало немцев руководство США и к чему Вашингтон склонял англичан и французов в феврале-марте 1940 года? Если отбросить словесную шелуху, американцы вдалбливали непонятливым европейцам: кончайте внутренние дрязги, займитесь делом, валите сообща Россию.

Вот так история возвращалась на круги своя. Зигзагообразно, не в один прием. Кое-что зависело и от нас, но общий вектор Запада — не место Советскому Союзу под одним небом с демократиями – выдерживался.

Могут возразить: ну как же так, Лондон и Вашингтон весной 1941 года предостерегали Москву — немцы готовятся напасть на Советский Союз. Да, предостерегали. Но наш диктатор доподлинно знал, отчего англичане, не будучи до первой декады июня уверенными, что дело до войны Германии против СССР действительно дойдет, назойливо рекомендовали не ждать, когда нацистские полчища хлынут через наши границы. А превентивно атаковать позиции вермахта, хотя бы под предлогом оказания помощи Югославии, ее в это время утюжили немецкие танки. Еще лучше Сталин отдавал себе отчет в том, что подобная акция весной 1941 года была бы тождественна самострелу. И Москве, сделавшей первый выстрел, пришлось бы еще трудней налаживать сотрудничество с теми же Соединенными Штатами.

По некоторым данным, немцы не исключали, что у советских руководителей сдадут нервы, и они снабдят Берлин аргументом — «операция Барбаросса» имела оборонительный характер, упреждая агрессию с Востока. Узнать бы, какие сигналы в те недели летели из Вашингтона в Берлин.

У меня нет намерения возводить хулу на США и Англию. Скажу больше, Вашингтон и Лондон были обязаны взвешивать вероятные альтернативы развития, потому что на карту ставилась также их судьба. Но, сопоставляя факты и анализируя документы британского и заокеанского происхождения, невозможно безропотно принять западное прочтение новейшей истории, лихо делящей участников событий на чистых (это те, кто зовется демократами) и нечистых (все прочие). Их желание — выдать чистых за неких регистраторов событий, производных из столкновения неподвластных им начал. Скромность, право, неуместная. В контексте разыгрывавшейся 22 июня драмы она демократов не украшает.

Над Советским Союзом, над всем нашим народом навис дамоклов меч. Генерал Маршалл, главный военный советник Рузвельта, в декабре 1945 года напишет: «В то время Германия и Япония оказались настолько близки к завоеванию мирового господства, что мы до сих пор еще по-настоящему не осознали, сколь тонкой была нить, на которой висела судьба Объединенных Наций. Ради справедливости следует сказать, что наша роль в предотвращении катастрофы в те дни не делает нам чести». Генерал имел в виду 1941—1942 годы. Крутая констатация, зафиксированная в момент, когда еще не стало модой все ставить с ног на голову.

Почти никто в Вашингтоне и Лондоне не сомневался, что Советская Россия обречена. Одни из них (посол США в Москве Стейнхард) отводили агонии россиян неделю. Военный министр докладывал президенту, что нацисты управятся с СССР минимум за один, максимум за три месяца. Сходные   прогнозы выдавали британские «экстрасенсы».

Их следующая посылка: рузвельтовская политика поддержки Альбиона себя оправдала, нацисты «повернули влево». Третий тезис западных политиков гласил: «Чем немцы глубже увязнут в «русской трясине» (американский вариант), чем дальше они заберутся «вглубь России» (английская формулировка), тем лучше».

Итоговый вывод: нападение Германии на Советский Союз есть «дар Божий». Им надо воспользоваться сполна, чтобы упрочить оборону Западного полушария.

Англичане прикидывали, как получше обустроить свои рубежи на Ближнем и Среднем Востоке, пока нацисты будут разделываться с СССР. Вопрос об оказании нашей стране реальной помощи не возникал. Лондон вел речь о «поощрении России» к сопротивлению посредством демонстраций политического и психологического эффекта «пожатия рук». Белый дом медлил, долго предпочитал оставлять страницы будущего неисписанными.

Наше спасение было в срыве гитлеровских планов первыми же ударами выбить почву из под ног российского государства, уничтожить его вооруженные силы, лишив возможности воспроизводства военной техники и восполнения людских потерь. США и Англию не слишком волновало, исчезнет Россия с политической карты или нет. В американских документах сохранение Британской империи прописывалось, как приоритетная задача. Применительно к нам, в лучшем случае, говорили о необходимости «поддержания действующего фронта».

У современного читателя, интересующегося историей, вызовет недоумение, как так — в Атлантической хартии, подписанной Рузвельтом и Черчиллем 12 августа 1941 года, определявших, по аттестации британского премьера, «некоторые общие принципы, на которых они (их страны) основывают надежды на лучшее будущее для мира», ни полусловом не упомянута агрессия Германии против Советского Союза и Японии против Китая? Не выражена — хотя бы косвенно — солидарность с борьбой советского и китайского народов против захватчиков? Вот и гадай Москва, кто вы, демократы – партнеры (до союзничества отношения явно не дотягивали) или душеприказчики?

Ответ можно было бы вычленить из слов, сказанных Гопкинсом, ближайшим к Рузвельту советником, при встрече со Сталиным 31 июля 1941 года: ни правительство США, ни правительство Великобритании не собираются предоставлять России тяжелые вооружения – танки, самолеты, зенитные орудия, пока между нашими странами не будет заключен глубокий и всесторонний союз, пока не будут согласованы цели войны и послевоенное устройство мира. А в отчете Рузвельту он дополнил, что совещание с целью согласования стратегии в войне против Германии должно проводиться не ранее 15 октября 1941 года, пока не прояснится, где будет проходить Восточный фронт и будет ли он вообще.

Этот документ свидетельствует, что в самый решающий момент Великой Отечественной войны СССР сражался в одиночку. А роль США и Великобритании в предотвращении катастрофы, о которой писал генерал Маршалл, была скорее символичной, чем реальной и продуктивной.

Так кто же все-таки отвел угрозу этой катастрофы от человечества? Не будем сами возлагать на себя лавры. Дадим слово государственному секретарю США Кордону Хэллу. Он не был почитателем Страны Советов, но, подводя итог Второй мировой войны, признал: своей героической борьбой советский народ предотвратил заключение США и Великобританией позорного сепаратного мира с Германией, который означал бы начало новой Тридцатилетней войны.

…В сорок первом году СССР одержал первую из своих побед в великом сражении с силами мракобесия. Потерпела фиаско доктрина блицкрига, с которой Германия собиралась добиться мирового господства. Запасного варианта ведения войны у нацистов не было. Для ведения затяжной позиционной войны у Германии не было ни людских, ни материальных, ни духовных ресурсов.

И еще одно: если бы США и Великобритания выполнили свой союзнический долг, война в Европе и мировая война могла бы завершиться в сорок втором или, в крайнем случае, в сорок третьем году. И если этого не произошло, то виной тому – политика западных держав. После Московской битвы англичане постарались придать войне прежде всего политический характер. А США этой стратегии не воспротивились.