«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Командиром корабля был в то время Нарыков. Человек петровского роста — 204 сантиметра. Зато старпомом у него был Фридман ростом примерно 155 сантиметров. Вы представляете эту картину?! Они служили вместе с 1926 года и переходили с корабля на корабль. Расскажу маленькую смешную вещь. При мне прибывал на службу 1927-й год, 28-й, 29-й и даже 30-й год. Каждый раз, как прибывало пополнение, нас всех строят. Выходят командир и старпом. Оба чуть-чуть на «взводе», как и положено офицерам. Нарыков поворачивается к старпому и своим мощным голосом спрашивает: «Ефим, что нынче пошел за матрос?» И помолчав немного, сам же и отвечает: «По-моему мелкий, прожорливый и саковитый» (саковитый, от слова «сачёк».) Тогда Фридман обращается к нему: «А, какими они качествами обладают?» И Нарыков глядя на него, с высоты своего огромного роста говорит: «Беспробудным сном, адским аппетитом и призрением к труду» (смеётся.)

А среди офицеров линкора служили два князя. Как-то уцелели, но их фамилии я не помню. Один был капитан-лейтенант, а второй капитан 3-го ранга служил командиром боевой части 4. Если не ошибаюсь это сигнализация и связь корабля. А его брат был то ли адмиралом, то ли капитаном 1-го ранга и командовал базой где-то на Дальнем Востоке. Оба они никогда в форме не увольнялись, всегда только в цивильном. И я вам скажу, что эта «голубая кровь» или «белая кость», как хотите, назовите, даже на расстоянии чувствовалась. Несомненно, они родились после революции, но у них, видимо в семьях, осталось прежнее воспитание. С матросами только на Вы, и никогда на Ты.

Помню, наш линкор пришел в Таллинн. В тот день в центре города устанавливали памятник советским воинам освободителям. Того самого «бронзового солдата», которого с таким скандалом переносили на окраину в 2008 году. А перед увольнением как обычно нас построили на палубе. Подошел буксир «Якобинец» и тут вдруг подходит ко мне капитан-лейтенант Тоужнянский и так хамовато спрашивает: «Слушай, чё у тебя пуговицы так плохо надраены? Отойди в сторону. Неделя без берега». В это время мимо проходил один из этих князей, тот, что был капитаном 3-го ранга. Услышав это он повернулся к нему и говорит: «Товарищ капитан-лейтенант, давайте за башню зайдём». Они зашли за башню, а мой дружок Сенька Крупинец выскочил и с другой стороны забежал подслушать. Потом опять прибежал и встал в строй. Подходит ко мне Тоужнянский и говорит: «Ну ладно становись в строй. Пойдёшь со всеми». Потом Сенька мне рассказал, что услышал. Князь говорит: «Товарищ капитан-лейтенант, где вы были во время войны?» Тот отвечает: «Я готовил кадры в училище имени Фрунзе». Он говорит: «Вы видели, что у него на груди? Пока вы готовили кадры, он вас защищал на фронте. Так вот, продолжайте готовить кадры здесь, на корабле, а он пусть идёт на берег. Понятно?»

Альтшуллер Рэм Соломонович

После торжественного открытия памятника и возложения венков нас отпустили в город. А может быть, это было в другой раз, мы ведь каждый год приходили в Таллинн. И вот значит идём мы втроем: я, Сеня и ещё один мой хороший приятель — Вася Никулин, и рассуждаем, как бы нам выпить немножко и пойти на танцы. Все дело в том, что денег у нас не было. Вдруг слышим покашливание. Обернулись, сзади идёт наш князь, одетый, в цивильное платье. Даже тросточка у него была такая игривая, я бы сказал. Да и он сам был собой хорош. Подошел и говорит: «Извините, я случайно подслушал ваш разговор. Я приглашаю вас в ресторан». Мы замерли, а он говорит: «Пойдёмте, пойдёмте». Пришли в ресторан, правда, какой-то такой, не очень. Он говорит: «Слушайте, что я буду говорить, и кивайте головой. Больше ничего». Подходит официант, и он ему говорит: «А что это у вас тут не прибрано? Тут …». Официант отвечает: «Да вы знаете, ресторан недавно открылся…». — «А есть тут, что-нибудь другое?» Официант говорит: «Есть тут и другие рестораны». Тогда князь спрашивает: «Ну, что? По двести грамм?» Принесли водку, рюмочки, какую-то закуску. Но не успели приняться, тут патруль. Лейтенант с двумя солдатами. Увидели, что матросы сидят в кабаке, а это не положено. Они к нам и лейтенант обратился как полагается: «Встаньте и следуйте со мной!» Тут наш князь встаёт, подходит к нему и говорит: «Можно Вас на минутку?» Они отошли. Он вынул своё офицерское удостоверение, показал и о чём-то они заговорили. Лейтенант откозырнул, повернулся и они ушли. Мы выпили, потом ещё принесли водочки…, короче мы нагрузились. Причём он ведь сыграл такую штуку, что мы пришли, выпили водки и сразу уходим. Это неприлично, и он сыграл такую вещь: «Да, придётся нам найти ресторан получше». У того эстонца даже глаза округлились.

Ребята выпили грамм по двести водки, и пошли в другой ресторан. Вышли. В Таллинне есть парк «Кадриорг». Князь говорит нам: «Вы тут пока отлежитесь, отдохните. Я пока схожу по делам, а потом вернусь, и мы вместе пойдём». Очень приятно было. Вот тогда я понял, что Россия все-таки много потеряла в революцию.

Но я понимал, что совсем не готов к гражданской жизни. Профессии нет никакой, ну умею стрелять… Водительские права были уже утрачены, а жизнь надо было начинать с начала. На флоте я прослужил пять лет, дослужился до гвардии главстаршины. В 1941 году я окончил седьмой класс и в 1949 году пришел в вечернюю школу. В ней училось 26 человек, и офицеры и матросы. Я сразу поступил в десятый, минуя восьмой и девятые классы. Учился на тройки, а по физике вообще стал получать сплошные двойки и должен был вылететь. Директриса меня уже предупредила. И, наверное, так бы и произошло, но как-то по тревоге я поднимался в башню по скобтрапу высотой семь метров. Надо было подняться, проверить все ли на местах, заскочить в башню и закрыть за собой. На всё про все давалось где-то полторы минуты. Я полез вверх, а передо мной поднимался какой-то «умник», у которого ботинки были вымазаны в солидоле. И из-за этого я не успел перехватить руку, когда соскользнула нога. И всё, я сорвался, полетел вниз и потерял сознание. Очухался уже в госпитале. К тому же от падения у меня открылась рана. Пришли ребята с корабля навестить и мой дружок Саша Карпиненко из Белоруссии спрашивает: «Ну, как дела?» И я ребятам «поплакался в жилетку». Сказал, что не знаю, как возвращаться в школу. Мне же шел уже 24-й год, скоро на гражданку, а куда я пойду с семью классами? И Санька Карпиненко побежал к самому командиру корабля. Доложил Нарыкову, что вот так и так. И вот через два дня открывается дверь и входит инженер-капитан-лейтенант Зеербек, азербайджанец. Нас в палате несколько лежало, и он попросил врача: «Поставьте мне койку рядом с Альтшуллером». Снял форму, надел больничный халат и говорит: «Альтшуллер, будем учиться!» И полторы недели он меня гонял, как «сидорову козу». Когда я вышел из госпиталя и пришел в школу, то физичка меня сразу потащила к доске. Я ей отчеканил на твёрдую тройку. Потом математику так же. Пятерок не было. Так что аттестат у меня такой… Когда мои аспиранты, будучи у меня дома его увидели, то с изумлением спросили: «Рэм Соломонович, неужели это ваш аттестат зрелости?!»

Моя демобилизация совпала с наступлением тяжелого времени для евреев. Об этом надо прямо сказать. Я поступал на вечерние отделения в пять вузов, в пять! Причём я приходил сознательно надев награды, но… В двух вузах мне прямо в глаза сказали: «Конечно, конечно, мы бы взяли, но…» Но я обязательно хотел получить техническую специальность и уже отчаявшись, пришел в педагогический вуз в надежде, что через год переведусь. Меня приняла заведующая вечерним отделением Елена Феликсовна Сакович. Про неё рассказывали, что в партию её принимал сам Ленин. Она всё понимала, и я помню её первые слова, обращённые ко мне: «Ну, что соколик, набегался?» Я попросил зачислить меня на «физмат», но она сказала, что этот факультет уже забит под завязку и предложила зачисление на «естественный». Вот так я оказался на этом факультете. Стал учиться, стал работать. Тут тоже были проблемы. Устроиться можно было только грузчиком, а мне в связи с ранением это было противопоказано, но пришлось. Вначале работал грузчиком на масложиркомбинате. Но открылась рана и я «загремел» в госпиталь. Поняв, что, продолжая работать на старом месте, попросту угроблюсь, я обратился к другу отца по фамилии Левин работавшему директором Куйбышевского Промкомбината. Он мне сказал, что очень уважает моего отца, и рад был бы мне помочь, но может устроить меня только на рабочую специальность. При этом показал мне отвратительный документ о соблюдении национальной пропорции при приёме на работу… И взял меня рабочим на гидравлический пресс в цех, который располагался на Колокольной улице. В бригаде нас работало четырнадцать человек, половина из них евреи. Температура возле пресса была колоссальная, и летом я работал в трусах, ботинках и фартуке. Прессовали всякие штуки, совки какие-то, засыпали порошок. До сих пор помню названия: «монолит», «карбалит». Но вскоре начались проблемы с лёгкими и оттуда меня перевели в зеркальный цех на улицу Пушкинскую, где я работал полировщиком. Полировал стёкла пастой — гои. Очень вредная работа! Ну, а потом окончил институт, работал учителем. Затем защитил кандидатскую в педагогическом институте имени Герцена. Там же «собирал» докторскую. А перед уходом на пенсию в 1995 году работал учителем в 91-й школе Петроградского района.