«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Летом камуфляжные маскхалаты нам не выдавали, воевали в обычной форме. Зимой выдавали очень тёплое, нижнее бельё: фуфайку, ватные брюки, валенки, маскхалат с капюшоном. На винтовку надевали белый чехол, а на прицел марлю. Марлю обязательно, потому что оптика может давать блики еще, когда ты ползешь, и по ним немец может тебя вычислить и «шлёпнуть». Но на позиции, конечно, марлю снимаешь.

Задача нашего корпуса и дивизии, как я понимаю, состояла в том, чтобы пробивать брешь в обороне противника, поэтому потери у нас были очень большие, и из-за этого снайперских групп у нас не было. Снайперы так же должны были идти в атаку, говорили, что можно чуть сзади, но какой там позади, когда бежит Ваня Бударин, наш взводный… Господи, ну о чём говорить?

10-го июня 1944 года началось наступление на Карельском перешейке. Очень хорошо помню, как нас выдвигали на рубеж в ночь перед наступлением. Через реку Сестру мы переправлялись на понтонах, и никакого противодействия со стороны финнов не было. Во-первых, наша артиллерия очень хорошо обработала их передний край, а, во-вторых, финны очень хорошо умели воевать, и понимали, что в неравное единоборство вступать не нужно. Зато они подстерегали нас на просёлочных дорогах, в лесу, на бывшей линии Маннергейма. Солдаты из этих подвижных отрядов очень хорошо знали местность, отменно были подготовлены физически, хотя мы знали, что их не очень хорошо кормили. Во всяком случае, немцев кормили лучше, ну это и понятно, ведь на немцев работала вся Европа.

Вначале мы наступали по Средне-Выборгскому, а потом вышли на Приморское шоссе и через десять дней боёв вошли в Выборг. Наш полк в город не входил, мы его обошли и встали там, где сейчас расположен посёлок Гвардейское. Но потери у нас все равно были значительные, и от стычек с финнами и от подрывов на минах. Мин, кстати, да и мин-сюрпризов было очень много. Бывало, заходишь в оставленный дом, а там под половиком небольшая мина…

Линия Маннергейма в основном была разрушена нашими войсками еще в 1940 году, и у финнов, конечно, не было возможности восстановить эти укрепления. Но они поступили иначе: оборудовали свои огневые точки между этих руин. И чего там у них только не было: и пулемёты, и скорострельные английские, французские, шведские пушки. Вот чего не было, так это «кукушек». Но это и понятно — лезть на дерево это же настоящее самоубийство. Один выстрел и тебя тут же засекут. Так, что этого мы не встречали.

В этих боях мне приходилось стрелять не так много и не часто, но запомнился один случай, который довольно красноречиво говорит о нашем отношении к финнам. Кажется, это случилось где-то 15-го, 16-го, а может и 17-го июня. Не помню уже в каком месте, но когда бой затих и финны отошли, а мы чего-то не продвигались вперед. Наверное, ждали приказа. Вдруг вызывает меня командир нашей роты капитан Смирнов. Прихожу, стоят пленные финны — двенадцать человек. Стоят в своих мундирах, даже несвязанные. И Смирнов мне говорит: «Возьми с собой парочку человек и отведи их в тыл на сборный пункт». Повели их по просёлочной дороге, а нужно было идти километров так восемь-десять. Идём, идем, уже хочется есть, и тут видим стоит полевая кухня, и на ней наверху стоит повар в белом колпаке и белой куртке и раздаёт черпаком в котелки… Котелки у нас с собой были, поэтому мы подошли, и он нам каши навалил очень обильно. Причем, даже не спрашивали, кто мы, откуда.

Такие же солдаты, как все. И вот мы сели поесть и тут я уловил взгляд финнов. Как они смотрели на нас, ну дело понятное — здоровые, голодные мужики. И я Сашке говорю: «Надо бы поделиться, что ли». — «Ну, делись, если хочешь». Сашка это мой друг был, он потом погиб в конце войны. Он был намного умнее меня и когда увидел, что я задумался, говорит: «Так, вываливай мне из котелка кашу!» И другому тоже говорит: «И ты вываливай мне свою кашу!» Так у нас появилось два пустых котелка, и он говорит: «А теперь иди к кухне и набери их оба полностью, до самого верха». А котелки у нас ведь были такие большие, круглые. Подошел я к повару: «Слушай, тут ещё есть ребята», не признался, что для пленных. Но нас и не было видно, потому что мы сидели в лесу метрах в полтораста. Он навалил, но я попросил: «Давай полнее!» — «Смотри, облопаетесь». Но я настаивал: «Давай, давай! А ложки есть?» — «На, принеси только!» Это без разговоров, ведь ложка «святое дело» было. Их всегда за голенищем или за обмоткой носили. В общем, дал он мне не только ложки, но ещё и две буханки хлеба. Мы кашу тогда ещё с хлебом ели. Принёс я это все, ложки им дал, и вначале они так внимательно посмотрели. И сидели все вместе, и мы ели и они ели. А когда закончили и я подошел забрать котелки, то они все что-то по-фински говорили… Конечно, я ничего не понял, ведь финский язык мы не изучали. А вот потом, в Эстонии изучали эстонско-русский военный разговорник. Кстати, эстонскому языку нас обучал сам Арнольд Мери. Слышали про такого? (Арнольд Константинович Мери (1919 — 2009), советский и эстонский государственный и общественно-политический деятель, первый председатель Общественного союза против неофашизма и межнациональной розни Эстонии. Первый эстонец, удостоенный звания Героя Советского Союза. С 1945 по 1949 год — 1-й секретарь ЦК ЛКСМ Эстонской ССР — прим.А.Ч.) Но в то время он был майором и только потом уже стал Героем Советского Союза. Я до сих пор помню, хотя это извините хвастовство: «Пятус» — стой, «гяйд юэалс» — руки в верх, «имбэр бэрэд» — кругом, «рельвад маха» — бросай оружие, «Куй вэси?» — где вода? Ну, а пленных финнов мы благополучно довели, сдали, получили об этом расписку и возвратились в роту.

Как я уже рассказывал, у меня была хорошая память и вот теперь, когда заговорили о каше, мне вдруг вспомнилось, что нам выдавали кашу в брикетах. Этот концентрат можно было положить в горячую воду и уже через несколько минут была готова каша. А на пачках этих концентратов были напечатаны короткие стишки. На пшенном, например, такие:

Угощайся кашей пшенной,
а врага корми стальной,
чтобы враг, не приглашенный,
не топтал земли родной!

На другом брикете был нарисован спускающийся на парашюте немец. Такой со свастикой на рукаве, и пардон, с огромным задом. А внизу стоит красноармеец, который держит штык и немецкий зад уже в нескольких сантиметрах от штыка. Под картинкой было написано:

Ты на советском рубеже искал посадочной площадки.
Лети, лети тебе уже готово место для посадки.

(Смеётся.) Ещё я помню песню нашего полка:

Споём друзья про славные походы,
о том, как пал туман у наших ног.
О том, как шел к Синявинским высотам
краснознамённый наш гвардейский полк.
Вперёд гвардейцы. Вперёд, вперёд!
На подвиг смелый страна зовёт.
Победы зори вдали горят.
За нашу Родину вперёд солдат.
За город Ленина вперёд солдат!
У нас в полку отважные ребята.
На подвиг смелый каждый встать готов
Ну, где найдёшь разведчика, солдата,
как наш бывалый товарищ Лизунов.

Был у нас такой разведчик, он, кажется погиб. Да…

И обязательно я хочу рассказать о своём комбате Сироткине, потому что это был неординарный человек и командир. Сам он новгородский. Кончил десять классов, прошел финскую и 22-го июня начал войну в Литве. Их полк «разнесли» вдребезги, и он не помнил, как очухался в Колпино. Тогда он был еще сержантом, потом уже стал офицером. И к своим двадцати трем годам он был награждён тремя орденами «Боевого Красного Знамени», орденами «Красная Звезда», «Отечественной войны» и «Суворова» 3-й степени. Представляете, как нужно было воевать, чтобы заслужить орден «Суворова»? Я вам говорю, человек поразительный! Настоящая, что называется «военная косточка», гвардии полковник, после войны он служил на Сахалине и так далее. И помимо военных заслуг у него еще была и одна из лучших в мире коллекций почтовых марок по теме «Искусство Франции». А как блестяще он знал историю России… Мы с ним дружили после войны, часто встречались, ходили на книжные развалы, и я мог слушать его часами. Помню, как-то его спросил: «Валерий Ефремович, а сколько в России было царей Иванов?» Он посмотрел на меня так, и говорит: «И вам не стыдно задавать мне такие вопросы? Где Вы живёте? Шесть было Иванов. Шесть! И вообще вам пора собирать библиотеку по истории России». Человек потрясающий, которому я не уставал поражаться.