«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Я родилась 10 декабря 1926 года в селе Эки-Таш, которое с 1948 года стало называться Двукаменкой, Джалман-Кильбурунского сельсовета Симферопольского района Крымской АССР. Ныне мое родное село упразднено, а его территория включена в состав села Краснолесье (до 1945 года оно называлось Тавель). Родители мои были простыми колхозниками, уже пожилыми людьми, все время жили в деревне. До войны я окончила шесть классов, и 22 июня 1941 года по радио мы всем селом прослушали сообщение о начале войны. В тот же день в Эки-Таш приехали представители из Симферополя, был организован митинг, на котором говорили о том, что все силы надо отдавать фронту. Мой старший брат Василий, 1921 года рождения, еще 20 мая 1941 года был призван в Красную Армию. А в первых числах июля Василий уже прислал нам письмо с фронта. Он погиб где-то в районе г. Идрицы Калининской области.

В сентябре 1941 года я не пошла в школу, ее закрыли, а в ноябре 1941 года в село пришли немцы. Немцы проехали на мотоциклах по улицам села, а мы в испуге сидели по домам и только в окна тайком выглядывали. Правда, в первый год оккупации нас не сильно трогали. Мы больше боялись не немцев, а местных крымских татар. Возле с. Ангара (ныне – Перевальное) есть село Мраморное, которое раньше называлось Биюк-Янкой – там жили в основном крымские татары. И практически все здешние жители записались к немцам в добровольцы. Их назначили патрулировать улицы в близлежащих селах, и они очень зверствовали по поводу комендантского часа – в шесть часов вечера никто из нас никуда не ходил, нас сильно запугали добровольцы, грозились расстрелом. А когда оккупанты располагались в селе, то немец ходит себе и патрулирует, ему скажешь, мол, я в тот дом пошла, махнешь рукой и покажешь, куда идешь, и он тебя спокойно пускает. А вот крымские татары, те действительно зверствовали – они выдавали оставшихся в деревнях комсомольцев и коммунистов, их немцы забирали в Симферополь, где расстреливали этих людей и сбрасывали трупы в колодцы. При этом в первый и второй годы оккупации крымские татары постоянно твердили нам: «Вот, наш Бог уже пришел!» Что они имели в виду, мне и сейчас непонятно.

В нашей деревне из местных жителей были выбраны полицаи, ими стали грек Аджиев и еще трое, а старшим полицаем стал Полотнянов, пожилой уже мужик. Всего пять человек. Они нам ничего плохого не делали, даже где-то помогали. Только вот жил в селе такой дядька Демка Лищенко. Он очень любил исподтишка выдавать немцам тех, кто был мобилизован в армию, но при отступлении наших войск от Перекопа вернулся домой. А когда наши солдаты пришли, то дядька Демка выдавал уже тех, кто в период оккупации дружил с немцами. Он был доносчиком по своей сути. Старостой же выбрали дядьку Усенко, он также ничего плохого людям не делал.

С партизанами в селе контачил мой отец, они сначала у нас редко появлялись, хотя Эки-Таш и стояло под лесом, а вот уже в начале 1942 года партизаны частенько приходили в село по ночам и просили хлеба, потому что татары разграбили продовольственные партизанские базы, спрятанные в крымских лесах. Хотя, честно признаться, наши деревенские тоже грабили эти склады, потому что туда положили очень много хороших продуктов, а колхозные склады советские войска во время отступления пожгли. Так что партизаны страшно голодовали, и как-то один из них спустился и попросил у тетки Ольги хлеба. Она жила в крайнем доме прямо под лесом, а ее муж, дядька Яшка, был безногим и потому не пошел в армию, а остался в селе. Видимо, она в первый раз партизану что-то отдала, и сказала придти и в следующую ночь. А сама вызывала татарских добровольцев, они устроили у ее дома засаду и захватили этого партизана. Я в ту ночь слышала громкие крики, думаю, добровольцы били пойманного партизана. Дело в том, что наша семья жила в центре деревни, напротив нас жила молодая женщина с двумя сыновьями, муж которой служил в армии, я рядом с нами по улице стоял дом одного грека, дядьки Кости. И в ту ночь грек прибежал к нам во двор и тихонько говорит отцу, что безногий дядька Яшка и тетка Ольга партизана татарам выдали. Отец не стал выходить из дома, а я из любопытства решила с Константином пойти и послушать. Так что мы стояли на горочке возле дома и отчетливо слышали крики. Эта тетка Ольга со своим мужем в 1943-м году вместе со всеми ушла в лес к партизанам, а в апреле 1944-го, когда Крым освободили, ее забрали в Симферополь в тюрьму. К своему счастью, тетка Ольга в партизанском лагере познакомилась с одним командиром, который стал прокурором в Симферополе, и они помог ей выйти из тюрьмы, а так тетке Ольге за выдачу партизана грозило 10 лет. Откуда я все это знаю? Меня тоже допрашивали в Симферополе и выясняли, правда ли я что-то слышала в ту ночь, и я все подтвердила, только одно заметила на допросе – что они там кричали, мы не смогли разобрать.

— Что случилось в 1942 году с пойманным партизаном?

— Крымские татары привязали его к стволу пушки и возили по нашему селу, показывали всем, мол, вот что будет со всеми партизанами. Затем его увезли в Симферополь, и там, видимо, расстреляли.

В октябре 1943 года все жители деревни стали собираться уходить в лес к партизанам, к тому времени нам передали из Симферополя, что немцы будут забирать все мирное население на работы в Германию, а деревни, расположенные у леса, станут сжигать. И тут мужики как-то очень быстро оружие достали, после чего мы все ушли в лес. Правда, ушли второпях, потому что прямо перед уходом в селе кто-то пустил слух, что к нам едут эсесовцы и будут все сжигать, а жителей угонять в Симферополь. Так что мы уходили второпях, кто как мог, что успел схватить, с тем и уехал. Но к партизанам решили уходить не все жители. По соседству от нашего дома жила греческая семья, у которых было двое девочек-близняшек по 12 лет. Они отказались уходить, сказали, что они немцам ничего плохого не сделали. Также та соседка с двумя детьми, что находилась напротив нас, не пошла — побоялась одна с двумя детьми в лесу жить. А когда немцы пришли в село, то загнали их в подвал и сожгли заживо. Когда мы потом с партизанами вернулись в деревню, то я лично в тот подвал заглядывала, и могу подтвердить, что видела сожженные тела. Все остальные ушли в лес.

Кстати, немцы в тот день в село так и не явились, поэтому на следующее утро мы с отцом решили вернуться в Эки-Таш, чтобы напечь хлеба и хотя бы помыться, а то мы бежали в лес прямо с огорода. Немного собрали продуктов, и я вышла в тапках и сарафане на крыльцо, тогда осенью очень тепло было, и увидела, что несколько машин с эсесовцами-карателями поднялись на горку перед деревней и сейчас спустятся. Я в чем стояла, в том и убежала. И отец со мной ушел, бежал быстро, хотя он уже старенький был, 1887 года рождения.

Попало наше село в 6-й партизанский отряд 4-й партизанской бригады Южного соединения. Командиром у нас стал молодой моряк из Севастополя Николай Иванович Дементьев, а комиссаром отряда был Андрей Сермуль. Мой младший брат Федор, 1925 года рождения, стал партизанским связным. Меня же с отцом, мамой и старшей сестрой определили в гражданский лагерь. Комиссар был очень хорошим человеком, часто приходил к моему отцу и постоянно советовался по всяким вопросам. Мой отец восемь лет отслужил в царской армии, провоевал всю Первую Мировую войну, за которую был награжден тремя Георгиевскими крестами. Кроме того, он еще был награжден золотыми часами с винтовкой на цепочке – когда их полк воевал в Польше, он немецкий самолет сбил метким выстрелом из винтовки. И как-то Сермуль по случайности чуть меня не пристрелил. Он в тот раз сидел на чурбаке, а я сидела напротив на бревнах, покрытых тряпками, и у меня под коленями находилась маленькая девочка, дочь старшей сестры – моя племянница, а комиссар чистил свой автомат, в какой-то момент случайным образом ППШ перевернулся в его руках, и очередью выстрелил в землю. Сермуль, бедный, сильно испугался, ведь рядом были девочки. Но ничего, посмеялись мы, и все. Только больше он при нас оружие не чистил. А потом особист из 6-го партизанского отряда взял и написал донос на Сермуля, мол, он ходит по шалашам в гражданском лагере к женщинам, и комиссар перестал у нас появляться. Курам на смех такие доносы – да какие тогда в партизанах были женщины – у нас в землянке жили одни девчонки да моя старая мать. Особист вообще у нас в отряде был очень противным мужиком. Так что Сермулю запретили к нам ходить.