Разведчик — Пимкин Иван Федорович
В 41 году в колхозе урожай был хороший. Знакомый был директором МТС, он спрашивает: «Вань, ты чё делаешь?» – Я говорю, что сейчас ничего. – «А нам нужны учетчики, от комбайнов зерно принимать, чтоб определить, сколько комбайнеру платить, сколько он скосил».
Я стал работать там. А работать кому? Мужчин забрали всех, а остались дети как я, даже моложе, и женщины. Вот и вся рабсила, а техники тогда никакой не было, быки и все. У председателя колхоза только лошади были. Днем от комбайнов зерно принимаю, а ночью надо зерно сдавать. Нагружаем 6-8 подвод по 6-8 центнеров и везем в заготзерно, примерно километров семь до него. На быках пока доедим, часов 12 уже, надо же их разгружать – опять все это руками. Мешки насыпаем, а женщины таскают, и я им помогаю. Пока разгрузим, поехали назад. Хорошо, что быки привычные были, первого пустишь, и он пошел, мы спим, а остальные быки следом идут. К утру приезжаем в село, а там уже и солнце на восходе. Только немного задремал, и снова начинается работа. Вот так и работали.
У меня знакомые были в нашем почтовом отделении, они предложили: «Вань, приходи к нам работать в связь, телефонистом или монтером?» А я говорю: «Разве сумею?» – «Да ребята тут есть, они тебя подучат, а потом будешь работать». Стал я в связи работать в 41 году зимой. Потом лето, весна 42 года. В июле немец сюда уже подошел к Дону. Тут все стали эвакуировать или ликвидировать, и в колхозе у нас всю аппаратуру связи ликвидировали, остался у нас только простой полевой коммутатор, а трансляции, усилители – все поснимали и позабрали. Как раз и воинские части подошли.
Здесь в Камышах был командный пункт 62-ой Армии. Когда они пришли, там уже гражданских никого не было, мы только втроем ребята остались, они нас оставили. А потом уже когда немец стал прорываться, они собрались, и воинская часть ушла, а нам и говорят: «Ну, идите по домам».
В августе к нам пришел немец, и пробыл у нас два месяца и 22 дня. Тут уже нас пацанов, заставляли работать, кого где. То на железной дороге отправляли в Сталинград снаряжение, и боеприпасы. Ночью наши кукурузники прилетали — У-2. Он подлетает, мотор выключает, потом бросит ракету, и пока она светится сбрасывает бомбы. Только две или три – мало конечно. Так наши бомбили эшелоны, а немцы говорили так: «Иван русский хитрый! Прилетит, встанет, молчит, поглядит, а потом бомбить начинает».
В ноябре нас человек 15 ребят немцы забрали, выдали нам косы. Мы косили в семи километрах от своего села – под Тихоновкой были посевы неубранные. А у немцев лошадей много, а кормить нечем. Вот нас утром отправили по два человека на телегу. А ездили на телегах военнопленные из Средней Азии в основном. Мы садимся и поехали, накосим, наложим ему, он поедет, выгрузит и возвращается, а пока ездит, второй раз накосим, и к вечеру домой.
Как раз это было 22 ноября, воскресенье, уже холодновато было. День такой солнечный, хороший. Слышим со стороны Бузиновки, с юга, артиллерийская стрельба какая-то. Подумали, немцы там занимаются, а вечером смотрим – наш узбек, молодой парень, с двумя монголками, прискакал к нам, аж лошади в мыле! Что такое? – «Русские наступают» — «Как так?» – «Да, это стреляли танки, шли сюда!» Они врасплох там немцев захватили. Пленные не знают куда деваться. Нам куда идти, тоже не знаем, стреляют кругом, мало ли… Да, и холодно, а у них была там будка соломой обложенная и печурка там. Пленные там сидели, а нам некуда спрятаться. Недалеко было две скирды соломы. Я говорю: «Давайте, ребята, норы выкапывать и туда залезем и забивайте снаружи, чтоб тепло сохранить». Одеты были в сапогах, в ботинках и фуфайках.
Вот так и переночевали, а наутро пленные на повозке поехали в сторону Ляпичево. А мы там остались. У нас ни пить, ни есть, ничего нету. Еще одну ночь там переночевали. Ну что делать? Пошли домой, а тут стрельба как раз. Я говорю: «Кто его знает, ребят, сейчас пойдем домой и попадем на нейтральную, а там кто знает, где немцы, где наши. Эти оттуда, а те отсюда и побьют нас». Еще ночь переночевали. Пленные же уехали, и у нас будка осталась. В этой будке затопили печку и уснули, а будка возьми и загорись. Труба накалилась и солома схватилась. Кто-то проснулся, и спасибо выскочить успели – ни ожогов, ничего. Будка наша сгорела. Делать нечего, пойдем домой, что будет то и будет.
Идем с косами же, нас 15 человек. Недалеко была грейдерная дорога на Сталинград и сюда на Ляпичево. Смотрим, машина едет, а там солдаты наши. Все! Наши! Лейтенант нам кричит: «Стой! Вы откуда такие вояки?» Кто в слезы…Мы три дня же ничего не ели. Он нам говорит: «Идите сюда, ребята, вот видите повозок много, давайте по трофеям, там и хлеб, и колбаса попадется». Они же все побросали, и немцы, и румыны – все свои телеги, лишь бы ноги унести. Мы пошли, кто чего нашел. Перекусили. Добирались до дому. Матеря в слезы – три дня детей нету.
В село только зашли – нас сразу цап, и в особый отдел. Откуда, чего, где были? Рассказали все – «Ну идите по домам!» 22 ноября нас освободили, а 3 декабря меня забрали в армию. Забрали всех, кто 25 года – в военкомат и в армию. Нам было по 17 лет. Тут в Калаче собрали всех с ближних районов, которые освободили, 25-й год: Калачевский, Суровикинский, Нижнечирский, Клетский, Серафимовичевский. Нас сколько набралось 25 года, всех позабрали. Я попал в 21-й отдельный лыжный истребительный батальон 21 армии – Чистяков командующий был.
Зима, январь наступил, холодно, землянки вырыли вдоль речки, в балках, утеплили их как-то. Там нас учить стали. Кто успел из винтовки стрельнуть, а кто и нет. Собрали нас и в наступление.
После того как танки замкнули кольцо, немец был в Мариновке, это от нас семь километров, так он рванул аж до Карповки, обратно к Сталинграду. Мы пока на радостях, туда-сюда, немец вернулся и опять закрепился в Мариновке, и тут его выбивали с ноября по январь, числа только 10-го его сбили. Сколько тут народу положили! Место было такое... Это сейчас уже лесополос насажали, а тогда ведь ни кустика, ничего, голая степь. Тем более с Мариновки оттуда возвышенность, и ему оттуда все видно, весь передний край, а отсюда попробуй наступать, по снегу тем более. Снег в 42 году был большой, морозы крепкие. Вот и попробуй наступать. Пошли мы и стали освобождать: Мариновка, Прудбой, Карповка, а недалеко от Карповки был питомник (выращивали саженцы для лесополос).
Пошли мы наступать, нас рота была таких молокососов 100 человек – 17-летних пацанов. В ночь в наступление выдали нам сухой паек, наркомовскую водку по 100 грамм, а нам 17 лет, мы еще не знали вкуса этой водки, это сейчас и курить умеем.
Я командир отделения был. Ребята все собрались – «Что будем делать?» А старослужащие все кричат: «Давай, водку на сахар меняем, или на табак!» Не, я говорю, ни на что менять мы не будем. Валентин (мы вместе учились) говорит: «Складывай все в мешок, в ночь в наступление идти, черт его знает, что будет! А то ранят, замерзать будешь, может и придется насильно глоток выпить». Так и сделали.
— Как вас обмундировали?
— Обмундировали хорошо. Нам выдали валенки новые, теплое белье, ватные брюки, гимнастерку, фуфайку. Тогда не шинели выдали, а бушлаты. Подшлемник, шапка-ушанка, рукавицы меховые, в общем, одели нас хорошо.
— А оружие?
— Винтовка. Тогда еще были старые образца 1800 какого-то года. Длинные, хорошие, потому что сделаны были в мирное время. А в военное время – пальцем об затвор можно было поцарапаться. Неважно делали, но все равно стреляли же. Автоматов тогда было очень мало. Были ППШ. Были 10-зарядные винтовки СВТ, но это не каждому давали, и потом они капризные: как чуть песок попадет – наперекос патроны.
В общем, пошли мы в наступление – это примерно где станция Воропоново. Когда в Волгоград едешь, не доезжая Максима Горького, есть переезд, а от него влево железная дорога идет на Гумрак. Мы вот на нее и наступали. Вышли, а что ж – пацаны, кто знает как вперед? Книжки-то читали: Чапаев вперед и мы вперед! Прошли мы, а немец оттуда как нас встретил, и мы залегли. Снег же, больше некуда ложиться, ни окопов, ничего же не было, хорошо хоть снег глубокий.
Комментарии