«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

— Детство моё было трудным. Тяжело жили. Хвалиться, и восхищаться абсолютно нечему. Но, мы были молоды. Нам все нравилось, потому что мы лучшего не видели. Мы жили в деревне Некрасово, в той, что за Ипатьевским монастырем. Это — моя родина. Дом у нас был прямо на берегу озера. Тогда был у нас колхоз им. Сталина. Когда еще отец был жив, мы жили единолично. Была лошадь, было хозяйство, была своя земля. Отец умер 43-х лет в 1934 году. После его смерти мать вынуждена была вступить в колхоз. Обрабатывать землю стало некому. Старшей сестре было 14, нам с братом (мы двойняшки) по 8-м, младшей сестре было пять и младшему братишке два года. Маме было тогда 42. Я помню те времена, когда отец еще был жив, но уже болел. Приходили комиссары в кожаных регланах из Костромы. Их я помню хорошо. Какая у них была цель? Чтобы крестьяне отдавали государству запасы своих продуктов. А у нас хозяйство было овощное. Основной продукт — это картофель. Нас вынуждали выполнять поставки. Не знаю, были они в программе или же их кто-то придумывал на местах. Отец был больной, уже был не работник. После его смерти ничего не изменилось. Также приходили. Доходило до того, что они спускались в подвал и там смотрели и пиками проверяли, не спрятано ли чего. Эти времена навсегда остались в моей памяти. И эту власть, в лице этих людей, я не любил. Когда отца уже не было, мать боялась, как бы у нас не вычистили оставшуюся картошку. Она не хотела, чтобы дети пошли по миру с корзиной. И говорила: «Детки! Хоть вы помогите мне отстоять это»

— А как мамка?

— Плачьте (смеется).

И когда комиссары приходили, мы пятеро начинали дружно выть. Они поглядят, потопчутся и уходят. Вот это мне запомнилось на всю жизнь. Когда нам с Борей исполнилось 12 лет, мать вступила в колхоз. Бригадир Григорий Захарович Алешин сказал матери: «Надежда, тебе надо вступать в колхоз. Как-нибудь поможем». У простых людей сохранились человеческие отношения. Мама сумела устроить нас с Борей работать. Мы пасли колхозный скот четыре лета подряд. Она часто приходила к нам на луг. Все прочие дети купаются, а мы жаримся на солнышке. Мама всегда успокаивала нас: « Деточки, уж ладно поработайте. Зато хоть, мы будем с картошкой. Не будем с голоду помирать». И мы терпеливо работали. Часто она шла домой из Костромы мимо нас. Там она продавала молоко. Только так было возможно получить на руки хоть какую-то копейку. В колхозе в то время только палочки писали. Натуроплата. Картошка да капуста. Так вот бывало, купит она нам в городе бутылку кваса и батон белого хлеба. Для нас это была роскошь. Вот так мы жили и никогда не унывали. Летом пасли телят, а осенью ходили в школу. До четвертого класса я и Боря были ударниками учебы. Раньше отличников называли ударниками. В пятый класс мы пошли в школу №17 фабричного районного комбината им. Ленина. Там училось всё фабричное хулиганье. И вот нас из нашей деревенской школы туда перевели. Мы туда ходили пешком. Помнится, в начальной школе зачеркивали портреты в учебниках (репрессированных). Искали везде вражеские интриги. Даже в тетрадях отыскивали. Везде искали вражеские изображения антисоветского содержания.

Мы тогда в соответствии с тогдашней идеологией считали, что при царе было плохо, что царь был угнетатель. Мать всегда говорила нам обратное: »Не слушайте их. При царе-то было лучше! Придёшь к купцу в лавку-то. Он тебя не выпустит. Обязательно что-нибудь найдет, предложит. А уж если купил чего, так он еще тебе совочек семечек подденет в благодарность».

У меня были дядья по отцу: Сергей, Геннадий и Дмитрий. Как-то мылись мы в бане с Сергеем Васильевичем. Он смеялся над нами: «Детки хватит с бабами ходить в баню». В баню он пришел подвыпивший. Разговор зашел тогда на эту опасную тему. А ведь уже были 30-е годы, уже арестовывали по ночам. И у нас бывало в деревне заберут неизвестно за что. Молчок и тишина.

Мы ему говорим: «Раньше ведь стачки были и забастовки»

— Были. Правильно были. Бывало, у комбината Ленина сойдется стачка. Приезжает урядник на коне. С нагайкой. И уговаривает: «Граждане расходитесь». Ну а кого и нагайкой по спине. А сейчас? А сейчас приезжают и забирают по ночам. А за что неизвестно. Это Сталинский террор!

Помню фразу.

— Прямо так и сказал?

— Так и сказал. Я тогда впервые слово террор услышал. Запомнил на всю жизнь. Он только в бане так говорил. Они (дядья) все служащие были. Геннадий был член партии. Потом по партийной линии работал в Ярославле. Они всегда молчали. Понимали, чем грозит болтовня. Кем был Дмитрий, не знаю. Но факт тот, что он был не простым. Мы с братом шарили как-то у него в шкафу. У него была фуражка с красным околышем и погоны. Дядья были культурные. Не помню, чтоб они матерились.

— 22 июня помните?

— Да. Я в то время уже работал на судомеханическом заводе. Помню, бьешь по раскаленной клепке, а окалина в лицо летит. А если мимо ударишь, мастер на тебя орет: «Тудыть твою растудыть». Её же надо горячую успеть расклепать. Это сейчас все на сварке, а тогда клепки были. А 22-го числа была прекрасная погода. Я в деревню пришел, а мне говорят: «Васька, поди-ка сюда. Война ведь началась». Я тогда как-то несерьезно отнесся. А нам односельчане мужики постарше говорят: »Э-э-э, нет ребята. Мы немца по той войне знаем. Это серьезные ребята. С ними вам придется повозиться». Вот так. Наследующий день на заводе митинг. Многие рабочие уже с повестками. Тогда это все оперативно делалось. Раз-раз. А с завода я ушел. Получилось так. Нас забрали на трудфронт. Мы копали на левом берегу Волги у Ярославля окопы и противотанковый ров. Ров такой же, как в кино показывают. С офицером помню, ездили на телеге. Он втыкал колышки в землю (определял огневые позиции), а я правил лошадью. Кстати, ведь и у ТЭЦ на берегу в Костроме тоже копали окопы. Да. Потом, правда, когда немцев под Москвой взгрели, это все забросили сразу. После Ярославля на завод я не вернулся. Я и еще несколько ребят остались работать в деревне. А за такие дела давали срок. Ну и в одно утро приносят повестку в суд. Мать собрала сидор с вещами и провизией. Все всё понимали. Утром я и остальные явились в здание суда. Просидели прямо на полу до вечера. Мне это все надоело. Я открыл двери и обратился к сидевшей там женщине: «Я такой-то, со мной такие-то. Когда нас будут судить?». Она полистала дела и сказала: «Приходите завтра». Вернулись назад в деревню. Наутро опять в суд. Женщина посмотрела наши дела, спросила, работаем ли мы сейчас. Подумала, подумала…

И отправила нас назад в деревню, обещав наложить штраф. Штраф я так и не получил. Ну а потом повестка в армию. Собрались. Опять рюкзак с едой. Проторчали на вокзале в Костроме десять дней. Эшелона не было. Потом ехали 13 дней ехали в Марий-Эл. Поезд остановился на станции Сурок. Там учебный лагерь в 30-ти километрах от Йошкар-Олы. Стали готовить на минометчика. Как там гоняли, это просто ужас. Тяжело было привыкать после дома. Сержант гонял жестоко. Как кого из командиров увидит, так вытянется по струнке и докладывает с растяжкой: « Сержант Р-р-р-родин. Происшествий нет». Старался очень. На фронт чтоб не попасть. Кормили нас ужасно. Все мысли были только о еде. Однажды с другом идем, а навстречу солдат с кухни. Что-то жмет у пояса. Предлагает купить или обменять. Я ему: «Так покажи. Чего там жмешь?» Он показывает кусок вареного мяса с жилами и жиром. Я ему как дал по руке снизу. Мясо, кувыркаясь, полетело в песок. Набросились втроем. Победили мы, нас же двое. Сожрали прямо с песком.

А одни раз я был дневальным. Заходит командир. Мне бы рапорт ему, и все как полагается. А я стою, молчу, голову набок. Он походил молча и так же молча удалился. Меня тут же Родин: «А ну бегом к командиру»

Я спускаюсь в землянку к нему. Там печка, стол и кровать. А в кровати бабенка. Он давай меня материть: «Ты такой-сякой. Понял? Кру-у-гом». Я повернулся.

— Стоять. Через левое плечо.

Поворачиваюсь через левое.

— Стоять. Где так точно?

— Так точно.

— Убирайся с глаз долой.

Да оно и понятно. Баба его ждет. Не до меня ему.

Мать выслала мне 900 рублей. А я попал в санчасть, приболел. Жду. Никакого перевода нет. Прикатил солдат из нашего отделения Витька Попов.

— Слушай, там, в штаб батальона твою красноармейскую книжку требуют. Я отнесу.

— На. Бери.

А там фотографии нет. Унес и все. Выписался я. Пишу матери, что нет денег. Она обратилась на почту. Там нашли квитанции, мол, деньги вручены. Витька пришел, получил. Ведь из нашей же деревни. Мы с ним в начальной школе учились. Гаденыш, чего говорить.