«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

— Я родился в декабре 1922 года в Тамбовском районе Амурской области. Местом моего появления на свет стала деревня Козьмодемьяновка, которая была основана в конце XIX века переселенцами из Тамбовской и Воронежской областей. В 1924-м году мой отец был расстрелян, в 1938-м – расстреляли брата. Мы стали семьей врагов народа. Было тяжело, но это мне не мешало оставаться патриотом своей Родины.

— Было ли в стране ощущение надвигающейся войны?

— Да, что было – то было. При этом я, хоть и был молод, но очень активно читал газеты. В каждой организации проводились лекции, в советское время этому уделялось большое внимание. И мне врезался в память один момент — в 1940-м году я поехал Хабаровск, чтобы поступить в городе на фабрично-заводское обучение. Здесь жила моя сестра, 1918 года рождения, и вечером у нас как-то сам собой зашел разговор касательно договора о ненападении между Германией и Советским Союзом, его еще часто называют пакт Риббентропа – Молотова. Так вот, я начал рассказывать о том, что это серьезный международный документ, а мне сестра и говорит: «Вот посмотришь Васенька, война обязательно будет!» Такая вот штука.

Уже в июне 1941 года меня призвали в Красную армию. Окончил я к тому времени полных шесть классов. Попал в г. Зима Иркутской области, и не куда-нибудь, а в 40-ю стрелковую дивизию им. С. Орджоникидзе. По прибытии в часть нам рассказали, что летом 1938-го года дивизия в составе 39-го стрелкового корпуса 1-й Приморской армии участвовала в боевых действиях в районе озера Хасан, где была награждена Орденом Ленина. Так что довелось начинать службу в боевой части. После учебки меня направили в 107-й гаубичный артиллерийский полк. Но я стал проситься на фронт, и меня перевели в запасной полк, где стали готовить на сапера.

В итоге, после 6 месяцев обучения, я попал в 276-й отдельный инженерно-саперный батальон, впоследствии (в марте 1944 года) наша часть была переименована в 929-й отдельный саперный батальон. В ходе учебы нас в первую очередь готовили минному делу и рассказывали о том, как правильно наводить переправы для форсирования водных преград.

На Дальнем Востоке наш батальон находился до октября 1943 года, после чего его перевели на фронт, где он был придан 70-му стрелковому корпусу. Добрались мы туда к ноябрю, и в составе батальона я прошел, начиная от подступов к Днепру, такие города, как Смоленск, Рудня, Орша, Горки, Могилев, Борисов, Минск, Новогрудок. Затем мы освобождали Беломостье, польские города, дошли до г. Шведт (Одер), подошли к р. Эльба, и закончили войну в г. Висмар. Во время войны нам довелось форсировать такие серьезные реки, как Днепр, Висла и Одер.

— Вы помните свой первый бой?

— Как в таковом я в бою не участвовал. Понимаете, саперный батальон не предназначен для боя, мы же не пехота. Мы занимались минированием, разминированием и форсированием водных преград. А что такое передовая, где постоянно находились пехотинцы, я знаю — мне дважды пришлось быть на нейтральной полосе, расположенной между советскими и немецкими войсками. В первый раз расстояние составляло между нашими траншеями и немцами составляло около 800 метров, во второй – 500 метров. Впервые мы разминировали полосу во время стояния наших войск на р. Проне, а во второй раз – перед наступлением 22 июня 1944 года, т.е. прямо перед началом знаменитой операции «Багратион». Тут было такое дело — немцы минируют полосу, и мы минируем, потом нужно войскам пойти в наступление, необходимо подготовить проходы. Естественно, в дневное время невозможно заниматься таким делом, враг засечет и либо откроет по саперам огонь, либо после того, как ты уйдешь, снова заминирует подготовленные проходы. Поэтому мы занимались разминированием исключительно в ночное время. На подготовку каждого прохода выходило отделение в составе 6-7 саперов. Где ползком, где пригибаясь к земле, мы разминировали нейтральную полосу. После того, как найдены все мины и обозначен безопасный проход, ты идешь в штаб батальона, все докладываешь и расписываешься в специальной книге о том, что все разминировано. Если там осталась хотя бы одна мина – то мы виноваты. К счастью, у меня в обоих случаях мин не нашлось, а ведь проверяли мои проходы – по ним проходила или батальонная, или полковая разведка.

— Какие мины чаще всего использовали немцы?

— Противопехотные и противотанковые. Наиболее опасная немецкая мина – это S 35, «шпринг-мина», или «мина-лягушка», имевшая мощность в 500 грамм тротила. Она была очень опасна, так как действовала на принципе нажимного действия, кроме того, уже в 1943-м году немцы активно использовали принцип натяжки, т.е. мина срабатывала после того, как солдат отходил от нее на 1-1,5 метра. Об опасности «мины-лягушки» судите сами — е поражающая возможность составляла примерно до 40 метров в каждую сторону, т.е. радиус поражения был около 80 метров. Мина S 35 представляла собой массивный гладкий цилиндр, внутри которого находился заряд, а взрыватель состоял из трех зубчиков, закрывающих капсюль-детонатор. При активизации заряд выбрасывал мину на высоту примерно в 1,5 метра от земли, и она разрывалась, при этом во все стороны летели металлические шарики. Такие мины погубили много наших солдат, в том числе и саперов. Но и противотанковые немецкие мины были опасны – они имели мощность 4-5 кг тротила и представляли собой вытянутые блины примерно 50 см в длину. Для того, чтобы такая мина взорвалась, нужно давление на взрыватель не менее 150-200 кг, при другом давлении, например, от солдатского сапога, она не взорвется. А если пройдет машина или танк – то обязательно взрывается. Поэтому нас всегда предупреждали о том, чтобы мы очень внимательно осматривали проселочные дороги, где немцы любили ставить противотанковые мины. Во время одного из таких заданий я и был ранен осколком в первый раз.

Василий Петрович Демура в г. Висмар, 1945 г.

14 сентября 1944-го года наши части расположились около г. Новогрудок – был очень хороший и ясный день, на передовой стояло затишье, я и подумать не мог, что в такой прекрасный день буду ранен. Утром в штабе батальона дали задание разминировать проселочную дорогу, потому что на подступах к городу шли бои, и пехота нуждалась в танковой поддержке. А для этого нужно было срочно разминировать все дороги, ведущие к реке. Мы подошли к опасному участку и начали довольно быстро находить немецкие мины, как тут нас заметили вражеские корректировщики, и начался сильный минометный обстрел. Среди саперов появились раненные. Меня тогда вот что спасло – рядом с тем местом, где мы проводили работы, росло картофельное поле, очень сильно окученное. Поэтому, когда обстрел только начался, я упал между грядок — и у меня было только касательное ранение в правое колено и голову, а осколками срезало со спины и автомат, и щуп, и плащ-палатку. Кстати, там же, в картофельных грядках, я потерял медаль и орден Славы третьей степени. Обычно перед боем или заданием мы снимали свои награды – а тут было обычное разминирование, поэтому я поленился сдавать награды и пошел с ними. Одно радует – записи о награждении остались в солдатской книжке, так что и орден и медаль мне восстановили еще во время войны.

После ранения я попал в госпиталь, вылечился, и был направлен снова в свою часть. Правда, перед этим я съездил в отпуск домой на Дальний Восток. Мама, естественно, пыталась меня оставить в деревне, тем более, что и местный врач был готов выдать мне справку об инвалидности после ранения, я ведь прихрамывал. Но я служивый человек и не мог оставить свой батальон во время войны. Мама все причитала: «Что ты снова поедешь, уже ранен, и опять на фронт!» Но я твердо отвечал: «Мама, надо, значит, надо!»

В январе я отправился из деревни обратно на фронт и 22 января 1945 года был в Москве, где видел салют. Оказалось, что салютовали в честь следующего события — войска 2-го Белорусского фронта овладели городами Алленштейн и Дейч-Эйлау. А уже где-то около 30 января я догнал свою часть. Кстати, мне попался в Москве попутчик, он служил в батальонной хозчасти баянистом. И из Москвы я с этим товарищем на р. Висла догнал наш 929-й отдельный саперный батальон. Только прибыл в роту — здесь снова нужно идти в бой – необходимо было построить переправу. Точнее – в зимних условиях укрепить лед настилом, чтобы могли пройти наши танки. Поэтому мы разбирали близлежащие дома, и усиливали лед, т.е. клали настил, который мог выдержать вес танка. Во время наведения переправы немцы нас сильно обстреливали, даже не меньше, чем на Днепре, а там обстрел был сильнейший, только в нашем взводе было разбито несколько плоскодонных лодок. Впрочем, я об этом подробно не рассказываю, ведь при обстреле запоминается одно – внутри всегда страшно и стремишься как можно скорее окончить работу, но при этом сделать ее качественно. Сколько было убитых саперов при наведении переправы через Вислу – страшно вспоминать.

— Среди саперов были большие потери?