«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

В 1939 году я окончил десятилетку и поступил в Одесский институт инженеров морского флота на судомеханический факультет и был страшно рад: во-первых, конкурс был 15 человек, во-вторых, я мечтал быть моряком, а судомеханический факультет – это плавсостав. В сентябре 1939 года, когда Германия напала на Польшу и началась Вторая мировая война, была 4-я сессия Верховного Совета СССР, которая приняла закон о всеобщей воинской обязанности, по нему лица со среднем образованием призывались с 18-летнего возраста, а те, которые не имели среднего образования, призывались с 20-летнего возраста. Так вот, после принятия этого закона, из 300 человек, принятых на первый курс, осталось человек 20, все ребята 1920—1921 года рождения были призваны в армию.

Меня записали в команду моряков, но не отправляли, а ждали особого распоряжения. Из института меня отчислили, на работу не принимали, я же уже призван, только и жду команды – на эшелон! А распоряжения нет. И тогда ребята подошли, Вить, поехали с нами, нас команда одноклассников из пяти человек. Пошли в военкомат. Там говорят, давай. И меня в другую команду переписали. Я побежал на завод к отцу, он тогда на заводе «Коммунар» работал, сказал ему, а вечером я уже был в эшелоне. А куда нас везли, мы, конечно, не знали. И только, когда мы приехали в Москву, тогда мы поняли, куда мы едем, тогда уже началась Финская война, и мы поняли, что едем под Ленинград. Доехали мы до Бологого, а потом повернули налево в Порхов, это такой маленький городок за Старой Русой, в котором стояла 13-я танковая бригада, которой командовал Баранов Виктор Ильич, которому за войну в Испании присвоили звание Героя Советского Союза. Мы его так и называли Испанец. Вскоре после нашего прибытия бригада ушла на фронт, а на ее месте стали формировать 22-й запасной автобронетанковый полк, в котором ребят со средним образованием готовили на командиров танков и механиков-водителей. На Т-28 готовили еще командиров орудий, он же был трехбашенный, командиров башни готовили еще на Т-35.

Я мечтал быть механиком-водителем, а не командиром танка, так что, попросил, чтобы меня направили во 2-й батальон, он как раз механиков-водителей готовил.

Несколько человек из нашего полка отобрали, и направили на фронт, в бригаду, чтобы вроде как нас обстрелять, чтобы мы почувствовали боевую обстановку. И вот мы прибыли в бригаду, тут ко мне один подходит и говорит: «Ты можешь перегнать по льду машину?» Я сказал: «Могу». Он говорит: «Давай». А мой командир Прокопчук, младший сержант, подходит и говорит: «Вить, ты куда?» Я ему говорю: «Вот попросили перегнать машину». «Я тоже с тобой». «Не надо, достаточно одного человека, мало ли что случится. Он пройдет, тогда вслед за ним будем перегонять танки Т-26 и БТ», – там в полку один батальон на Т-26 был, а другой БТ.

Я сел за рычаги и поехал. А все было снегом присыпано, мороз 40 градусов и тут буль! А я-то ничего не понимаю, давлю на газ. Ехал, конечно, на первой передаче, и танк носом провалил лед, и опустился. А я еще не соображаю, давлю на газ, до сих пор помню, как кромка льда идет под гору. Хлынула вода и я потерял сознание. А мой командир танка… Я только тогда понял, нам всегда говорили на политзанятиях суворовский девиз: «Сам погибай, а товарища выручай!» А для танкистов это вообще обязательно, потому что экипаж – это семья. Так Прокопчук разделся, его обмазали солидолом, чтобы в ледяной воде чего-нибудь не случилось, и он полез за мной, глубина то была небольшая. Нырнул он туда, освободил мое сидение, и за воротник вытащил меня наверх. Но это я потом узнал.

Крят Виктор Михайлович

Я очнулся тогда, когда меня шесть медсестер растирали в санитарном палатке. Я лежу голый – 18-летний парень под руками девушек. Я невольно прикрыл свой срам. А одна говорит: «Смотри, он ожил, нашел, что закрывать!» Мы с командиром схватили двухстороннее крупозное воспаление легких. А это было 10 марта, дня за три-четыре до перемирия. Лежали примерно полтора месяца, до самого мая, а потом нам, как пострадавшим на фронте, дали по 30 суток отпуска.

Я приехал домой, а меня никто не ждал, я не сообщил, что в отпуск еду – и тут приезжает солдатик. А у нас еще форма была не защитного цвета, а такая серо-стальная, мы очень ей гордились.

Побывал в отпуске, вернулся обратно в часть и нас всех направили в лагерь, недалеко от Пулковских высот. Пробыли в лагере месяца два-три, а потом нас стали разбрасывать по частям. Так я попал механиком-водителем Т-37 в 177-й отдельный разведывательный батальон, в котором и служил до начала войны.

Наш батальон стоял под Псковом. Во время войны такие батальоны стали мотоциклетными называть. В нем была танковая рота, 17 танков, БТ и Т-37. Т-37 – маленький такой танк, на двоих. Трансмиссия и двигатель от ГАЗ-2А, а броня 16 мм максимум, но для разведки он вполне подходил. Еще была бронерота, в которой были бронеавтомобили БА-10, это с 45-мм пушкой и более-менее солидной броней, и БА-20, это легкий, вроде «эмки», только с пулеметом. Мы его и называли «бронированная эмка». И мотоциклетная рота – 120-150 мотоциклов АМ-600. 177-й отдельный разведывательный батальон 163-й стрелковой дивизии 1-го механизированного корпуса. В мае мы выехали в лагеря и 22 июня: «Тревога!»

Сначала нас подняли по тревоге и бросили под Ленинград. Мы все удивлялись, куда идем? Оказывается, наш 1-й мехкорпус перебрасывался финское направление, на Карельский перешеек. Мы сосредоточились в Гатчине, а 3-я танковая дивизия была переведена севернее Ленинграда. А потом пришел приказ и нашу 163-ю дивизию повернули обратно. Мы вернулись к Пскову, прошли его, вышли на Остров, в Острове прошли бывшую государственную границу с Латвией, прошли Резекне, и чилса 30 июня, под Шауляем, столкнулись с немцами.

Крят Виктор Михайлович (слева)

Мы из тылу шли, повсюду орудийные выстрелы слышны. Наш разведбатальон впереди дивизии идет. Тут нас останавливают, говорят: «Впереди немцы!» Комбат пригласил командиров взводов на совещание, а мы у танка сидим, разговариваем. И вдруг стрельба, снаряды. Немцы! Мы по танкам, а нас заперли – местность болотистая, да еще дождь прошел, мы не туда ни сюда. Мне командир кричит: «Влево, сходи с дороги в лес!» А перед этим вижу, как снаряд дзинь, ударился об землю и подскочил и всем своим телом ударился о броню, такой удар был. Но ничего не пробил, у меня мандраж. Я разворачиваю и вдруг удар. Мне кричат: «Прыгай!» А у меня реакция замедленная, ничего не понимаю. Но, наконец, вылез, ползу по кювету, посмотрел назад – мой танк горит, Снаряд как раз в моторное отделение попал. А у танкистов только револьверы были, но мы на всякий случай получили винтовки и положили на полку в танке, ну и тут вспомнили, что надо чем-то отбиваться. Командир: «Давай, за винтовку». Я обратно к танку, а винтовка уже обгорела. Пошли без винтовки. Выбрались. Кругом стрельба, по шоссе немецкие мотоциклисты идут. Нас, танкистов, человек шесть собралось и мы пошли по лесу.

Идем на восток, видим – машина грузовая идет. Мы сначала начали кричать, думали, что наши, а это немецкая была, мы уже позже сообразили – она же в камуфляже, а у нас таких не было. Вдруг из машины в нашу сторону полетела граната, мы автоматически упали. Я помню, как она летела. Сумерки. И вот детонатор еще не сработал, искорки летят, как маленький фейерверк. Я даже посмотрел, как она упала. Упала, взорвалась, но никого не задела. Колька Карчев, кричит: «По кузову!», – у него изумительный голос был, тенор, он запевалой был. Окрыли стрельбу, а в ответ тишина. Мы начали кричать – молчание. Подошли, никого нет, мотор работает, машина завязла, а в ней всякие мешки с продуктами, обмундированием, всякое интендантское барахло. Мы бросили мешки под колеса, вытолкнули машину, сели в нее и поехали. Так и приехали к нам в батальон. Как в него попали? Не знали же обстановки, но приехали точно в батальон.

После этого мы, мотоциклисты и те танкисты, что без танков остались, начали воевать по пешему. Мы ездили на машинах или на броневике – там на броневике спереди такие крылья, и мы ложились – один на одно крыло, другой на другое с винтовкой и так в разведку ездили.

Крят Виктор Михайлович