«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Мы прибыли в 15-й и 9-й учебные полки. Один готовил механиков-водителей на Т-34, другой механиков-водителей и экипажи на КВ. Я попал в 15-й полк, который готовил на КВ, а я был комсомольским вожаком, да еще вдобавок рисовал и меня решили оставить в штате. Я говорю, не хочу, хочу на фронт.

Крят Виктор Михайлович

Меня назначили младшим механиком-водителем, механик-водитель КВ – офицер, техник-лейтенант. И вот со мной случай был. Вывели наши танки на полигон для стрельбы. А танк новый, я его облазил, изучая, заглянул во все дырки. Заглянул в дырку, где прицел. Мне: «Не мешай». Я обошел танк и заглядываю в дырку, где пулемет. Заглянул и только я поднял голову, и в это время очередь из пулемета, они же меня не видели. И тут до меня дошло: «Меня же чуть не убили!» Я потерял сознание и свалился с танка. Командир танка это увидел и: «К танку не допускать!» И меня назначили поваром, я им борщи, кулеши готовил, а потом и говорю: «Я же механик-водитель». Старший говорит: «К танку не допускать, пока не придешь в себя после этой тупости». Но потом все-таки начали меня готовить на механика-водителя. Натаскался я хорошо, сдал на механика-водителя третьего класса танка КВ, но на должность не назначили, как был младшим механиком, так и остался. И потом вдруг приказ – создается Казанское танковое училище, набрать курсантов из танкистов. Так я попал в училище, а Казанское танковое готовило танкистов на иностранные марки, мы там валентайн», «матильду» изучали, основную массу готовили на «валентайн». Выучился. И попал с ним на Прохоровку.

Я попал в 170-ю танковую бригаду 18-го танкового корпуса, зампотехом роты. Мы там на базе МТС организовали починку танков, ремонтники – пацаны, с МТС, а мы руководили, разъясняли, вроде инженеров по ремонту. В бригаде «валентайны» были и Т-34, я сперва на «валентайне» был, а потом перешел на Т-34. Потом я был ранен и под Яссами попал в госпиталь. После госпиталя попал в разведбат 18-го танкового корпуса. Так после госпиталя я стал его догонять, 6-я же танковая практически вся на иностранных танках была, там ребята были, с которыми я в Казани учился, они меня знали, я вратарем футбольной команды был, чемпионом училища по фехтованию, так что меня знали. Я на танках 6-й армии вошел в Бухарест, дошел до Болгарии, а потом нашу армию развернули в Трансильванию и вот там я, наконец, догнал свой корпус, он в Бухарест-то не входил. А по дороге я заболел малярией и меня отправили в медсанбат. Там жена помощника начальника разведотдела корпуса служила, говорит: «Витя, ты полежи». Приехал помощник начальника разведотдела корпуса, говорит: «Должностей нет, давай в разведку зампотехом».

В разведбате была танковая, мотоциклетная и бронетранспортная роты были и я, сперва, попал зампотехом в мотоциклетную роту. В ней я участвовал в формировании Тисы, а потом наш корпус вывели из состава 2-го Украинского фронта и перевели в состав 3-го Украинского. Из мотоциклетной роты меня перевели в бронетранспортерную роту, но я же танкист! Там я был мало, но успел получить в 4-м мехкорпусе получить бронетранспортеры, бронеавтомобили. 4-й мехкорпус в другое место переводился, технику оставлял, а людей перекидывали и там они должны были получить другую технику, так что мы с этого корпуса технику и получили, транспортеры М-17. Потом меня наконец-то перевели на танковую роту на Т-34. Почти до конца войны. Вдруг мне говорят, Витька, давай на батальон трофейных танков «пантер». Но «пантеры» в атаку не бросали, их свои били. А вот заткнуть дыры, в засаде, прикрыть где-то. Фактически – этот батальон был охранным батальоном штаба дивизии. «Пантеры» были перекрашены в обычный наш зеленый цвет, на башне была большая красная звезда с окантовкой и еще красный флажок.

В этом батальоне у мне случай был – я на своем мотоцикле БМВ ехал, ординарец в коляске, мимо колонну пленных мадьяр ведут, они расступились, и тут мне навстречу ЗИС-5 с боеприпасами. Меня как рубанет по левому цилиндру, по левому борту, мотоцикл вдребезги, а у меня выбита коленка. Мне вставили чашечку, перевязали, но мотоцикл пришлось бросить.

А войну я уже зампотехом танковой роты закончил. От Вены наш разведбат пошел в наступление в полном составе, обычно-то мы группками действовали. Разведгруппа – 1-3 танка, пара бронетранспортеров или броневик и пять мотоциклов, и так тыкались, корпус как бы распускал щупальцу. А тут, впервые, батальон в полном составе наступает. Встретились с американцами на реке Энс, выпили, а 8 мая поймали по танковым радиостанциям сообщение БиБиСи о том, что немцы капитулировали. Такое было состояние. Ликование! Я остался жив! Начало войны, тяжелый 1941 год, отступление, все это промелькнуло. Мы победили, я остался жив! Все ошалевшие. Мы сначала стреляли из ракетницы. Потом вытащили пулеметы. Стреляли с рук трассирующими пулями вверх, салютовали. Развернули пушки в сторону Альп, и начали лупить из танковых пушек по лесу.

Мы с американцами пьянствуем, и вдруг из леса выходят немецкие танки. А наш батальон стоит машина к машине, никакой маскировки. Авиации нет. Хорошо, что еще не все патроны расстреляли. Американцы говорят, забирайте это барахло (немцев). И тут подходит немецкий генерал о сдаче в плен договариваться. Мы-то сначала думали, чем стрелять, а немцы сдаются. Немцы построились, мы выделили два броневика и одного офицера, чтобы он сопровождал эту дивизию в плен, а сами вперед! У нас приказ — На запад! И батальон пошел на запад. Потом нас пытался догнать «дождь три четверти», а мы такую скорость дали. Мы смотрим подразделения американской армии, и все стоят по обочинам. Оказывается их предупредили, они нам освободили шоссе. И мы так летели – мотоциклы, бронетранспортеры, автомобили и танки с одной и той же скоростью – 60-65 километров в час. Был такой грохот. И никак эти «додж», не могли нас обогнать. А потом когда закончилось горючее, мы встали и думаем: «Чего дальше-то делать?»

А американцы, когда нас пропускали, они смотрели на нас с изумлением, куда прутся эти русские? Там же все остановились, а мы перли. Два дня стояли без горючего, потом нам подвезли горючее, мы заправились и нам приказали возвращаться. Мы вернулись.

Позже я в Австрии отца встретил, наши демонтировали заводы «Штейр» и мой отец как раз руководил разборкой технологических линий. Все станки они нумеровали. Грузили и отправляли эшелон за эшелонами.

— Спасибо Виктор Михайлович. Еще несколько вопросов. Ваши родные так и оставались на оккупированной территории?

— Мама и брат. Отец нет. Отец инженер, начальник экспериментального цеха, начальник производства завода «Коммунар». Он военнообязанный, капитан. Был призван в армию в 1941 году. Воевал на Каховке. А потом приказ, всех инженеров-производственников, которые были мобилизованы, всех вернуть на производство, на заводы. И его демобилизовали в районе Сталинграда, отправили в Горький на завод. Он был главным механиком завода. Мама осталась с бабушкой, та не ходила. Мама ходила с тачкой по селам, шила, зарабатывала деньги. Кормила бабушку и маленького брата, ему было всего 3 года. Мой средний брат был убит под Сталинградом. Политрук роты автоматчиков. Погиб под Сталинградом, в районе Донбасса, летом 1942 года.

— Вы говорили про ненависть к немцам, с какого времени она появилась?

— Она появилась практически сразу. Мы же разведчики, мы видели, что делали немцы. Вот пример, мое наблюдение, обыкновенное солдата. В Латвии они не жгли ни деревень, ни хуторов, ни городов. Они старались привлечь население. В Латвии предупреждали нас: не ходите по лесам, хуторам и населенным пунктам. А на нашей территории они жгли деревни. Повсюду пламень пожаров. Одни пепелища. А где жители? Никого нет. Еще свежий, теплый пепел. Вот откуда ненависть. Видели и трупы. Когда лежат мирные жители мертвые. Солдат мертвый – это тоже, хоронить своих друзей, товарищей, тоже тяжело, становится даже страшно. За что?

— Это было внутреннее чувство, не пропаганда?

— Да, внутреннее чувство. Если я не убью немца, то он убьет меня. Второе, главное — была вроде жажда еще убить. Убить немца, тогда, когда воюет, когда он мишень, мы стреляли по немцам, как по мишеням. Были случаи, когда мы захватили в плен. Мне даже жалко стало – раненый, окровавленный, причем француз. По-человечески было его жалко, но все равно, мы знали, что это враг.