«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Родился 23/2/1927 года в местечке Копысь Оршанского района Витебской области.

Мой отец Тевель Шмеркин,1898 г.р., портной по профессии, был председателем артели.

Мама, Эсфирь, была родом из местечка Ляды, работала в магазине и растила меня и моих двух младших сестер Геню и Фаню. Отец был беспартийным, но к Советской власти относился очень хорошо. Родители соблюдали религиозные традиции, дома мы говорили по — русски и на идиш, жили в своем деревянном доме, но скота не держали.

Я не помню, чтобы мы голодали, зарплаты родителей хватало на среднюю жизнь.

Копысь был небольшим местечком, примерно 500 семей, большинство которого , процентов 90 % от общей численности населения, составляли русские и белорусы, и евреи с ними жили до войны дружно, по крайней мере, слово «жид» от кого-нибудь мы слышали редко.

Копысь находится в 25 километрах от Орши и в 80 километрах от Витебска, и в нашем местечке работал кафельный завод , льнозавод, была большая лесопилка, было проведено радио и даже имелся свой кинотеатр. Все дома в Копыси были одноэтажными и деревянными, только здание Сельпо было в 2 этажа. До 1937 года в местечке действовали две церкви и одна синагога, но в тридцать седьмом их закрыли, а попа, бывшего нашим соседом, посадили, как «врага народа».

В одной церкви сделали школу, а вторая так и пустовала, пока не сгорела в войну.

В том же году была закрыта еврейская национальная школа, находившаяся на улице Ленинской.

О том что немцы могут на нас напасть начались разговоры только незадолго до войны, но мой отец всегда говорил –«Нас не победить. Красная Армия сильнее всех, так что войны не бойтесь!». Эта слепая вера сгубила потом многих.

– С началом войны была проведена организованная эвакуация гражданского населения из Копыси?

– Никакой организованной эвакуации не было, да и, вообще, никто не верил, что немцы до нас дойдут, и только когда Копысь стали бомбить, половина евреев из местечка ушла на Восток. Отца призвали в армию в первую неделю войны.

Мы тоже запрягли лошадь в подводу, но смогли дойти только до Горок, впереди нас уже были немцы, и нам пришлось возвращаться в местечко. Пришли назад в Копысь, и увидели, что наш дом сгорел дотла во время бомбежки, и тогда мы поселились в доме папиной сестры…

А потом, 11-го июля, пришли немцы…

– Что происходило в Копыси с началом немецкой оккупации?

– В первый год оккупации репрессии коснулись только евреев, других почти не трогали.

Сначала, всех евреев, от мала до велика, стали ежедневно гонять под полицейским конвоем на тяжелые работы, а недели через две всех евреев, человек 250, выгнали из своих домов и согнали в гетто, в недостроенный деревянный барак общежития льнозавода.

Барак без окон, в каждую комнату набили по 8-10 семей, еду с собой брать запретили.

Нас заставили нашить на одежду, на спины, желтые шестиконечные звезды, и еще носить на левом рукаве белую повязку с шестиконечной звездой.

Мы со временем сделали печки-буржуйки в каждой комнате, сколотили нары, иначе в комнате нельзя было просто шага ступить… Кузнеца Бардона назначили вместо раввина.

Гетто охраняла местная полиция, и хоть нам запретили выход без конвоя за пределы гетто, но мы все равно выбирались из Копыси в окрестные села, где меняли одежду на хлеб, а иначе околели бы с голоду. Воду брали из Днепра.

В Копыси был организован полицейский участок и также разместилась немецкая окружная комендатура. Уже в конце лета пошли слухи, что немцы расстреливают всех евреев поголовно, и мы жили в постоянном страхе за свою жизнь, в ожидании ужасной развязки.

Я помню весь этот кошмар… Моя двухлетняя сестренка все время плакала и повторяла – «Я не еврейка, я не еврейка»… Бежать от неминуемой смерти было просто некуда, в гетто все семьи были с малыми детьми, а почти всех взрослых мужчин мобилизовали в армию еще в начале войны. Семерых мужчин- евреев, которых немцы посчитали потенциально опасными, расстреляли еще в августе, как «советских активистов».

– Как вам удалось спастись во время акции карателей по ликвидации гетто Копысь?

– Вечером 13-го января 1942 года мы услышали взрывы, немцы рвали динамитом землю, и кто-то из полицаев сказал, что это готовят котлованы для установки зениток и прожекторов ПВО. А когда стемнело, мы увидели, что все гетто плотно окружено полицаями, они стояли у каждой двери. И мы поняли, что нас будут сейчас расстреливать…

Мама сказала мне — «Абраша , беги!» и я, вместе со своим двоюродным братом Михаилом Сохриным, накинув на себя белые простыни, просто выкатился из окна на снег и пополз за полицейское оцепление…Полицаи нас не заметили... Мы ползли до замерзшего Днепра, потом через реку, а затем лесом прошли километра два, пока не добрались до ближайшей деревни Стайки, где жил мой товарищ по школе, белорус, который пустил нас до утра спрятаться в баньке, но сразу попросил, чтобы на рассвете мы уходили, так как все местные знали, что за укрывательство евреев положен расстрел на месте.

Утром мы услышали пулеметные очереди, это немцы расстреливали евреев Копыси.

Потом мне местные рассказывали, что после того как могилу засыпали землей, то земля еще часа два дышала… Так утром 14-го января 1942 года погибла моя мать, мои сестренки, и еще 250 евреев местечка, среди которых были девятнадцать человек из моей родни…

– Где вы скрывались от немцев и полицаев, пока не попали в партизанский отряд?

– Мы с братом ушли в глухие леса, под Горки, в район торфозавода, где почти не было деревень. Вдвоем бродили по хуторам и малым деревушкам , выпрашивая кусок хлеба.

На хуторах я выдавал себя за белоруса, ученика ремесленного училища, а брат умел сапожничать, и остался весной в одной из деревень, стал тачать обувь.

Зимой прятались в деревне Слежи. В июне 1942 года я прижился у пожилой семейной пары на дальнем хуторе. На типичного еврея я не был внешне похож, и думал что смогу сойти за белоруса. Кроме того, в этих местах, в ближайшей деревне пряталось еще три еврея, сбежавших во время расстрела гетто Напрасловки. Немцы в этой глуши не появлялись, сюда только изредка заглядывали волостные полицаи за самогонкой и оброком.

Шмеркин Абрам Тевелевич

В июне до нас дошли слухи, что в лесах появились партизаны, и я, Сохрин, и трое евреев из Горок, пошли по лесам искать партизан. И через несколько дней мы наткнулись на развед. дозор партизанской бригады «Звезда», которая из минских лесов шла на восток, к линии фронта.

В бригаде было примерно 350 человек, почти все партизаны — из окруженцев.

Командиром у них был еврей, и он приказал нас зачислить в бригаду, несмотря на то, что мы не имели оружия. Я попал в отряд, которым командовал Ивлиев или Ивлев, точно фамилию уже не помню. Вместе с нами в этом отряде оказался мой дядя Беньямин Сохрин.

До линии фронта мы не дошли, бригада попала в засаду, была частично перебита и рассеяна, и в этом бою погиб мой дядя, а брат, Миша Сохрин, оказался в одной из групп, которая, пробившись через засаду, в конечном итоге смогла выйти к линии фронта и благополучно перейти ее.

Мой брат затем воевал разведчиком в составе Красной Армии, был тяжело ранен, награжден.

Я случайно встретил его в Минске вскоре после войны, он служил там в армии, в инженерных частях. (Михаил Сохрин умер в Рыбинске в начале этого года).

Мы вырвались из западни, в нашей группе прорвавшихся было семнадцать человек, и командование над нами принял Терехов. Мы пошли назад, к Днепру, переправились через реку в районе деревни Логи Оршанского района. Это был уже август 1942 года.

Здесь Терехов снова предложил повторить попытку прорваться к фронту, и скорее всего так бы мы и сделали, если бы не встретили в лесах партизан из бригады Заслонова.

Нас привели к комбригу, к Константину Сергеевичу Заслонову, Дяде Косте, и он сказал нам – «Здесь надо воевать!». Нас зачислили в заслоновскую бригаду, всю группу влили в отряд имени Кутузова, насчитывавший около ста человек. Отрядом командовал лейтенант Свирин.