«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Я родилась согласно паспортным данным 7 августа 1922 года в г. Константинополе (Стамбул) в Турции. Как же так получилось? Это целая история. Отец мой плавал заграницу, работал матросом на нефтеналивном судне «Арарат» нефтесиндиката «Нобель». В 1919-м году в разгар Гражданской войны это судно ушло в рейс, папа побывал в Турции, Италии, они вывозили из Севастополя нефть. А в это время Красная армия стала подходить к Крыму, и в Севастополе скопились белогвардейцы и все, кто хотел эвакуироваться из России. Судно «Арарат» участвовало в вывозе эмигрантов, и обратно в город русских моряков его уже не пустили, так что отец с командой остался в Турции. А мама с моей старшей сестрой Марией жила тогда в Севастополе, и она, взяв дочку, решилась к папе ехать. Тогда мать пошла в оставшееся в городе представительство нефтесиндиката «Нобель», где сказала, что хочет к мужу и с горем пополам ее отправили к отцу.

После этого родители уже не могли вернуться на Родину. Вся команда нефтеналивного судна «Арарат» осталась в Турции, я родилась в 1923-м году, команда тогда жила все время на борту корабля, потом его кто-то поджег, судно сгорело, и команда осталась на берегу, кто как мог, так и устроился работать. В Турции тогда находилось множество белоэмигрантов, весь цвет российской нации оказался в ужасных условиях эмиграции. Мама у меня была совершенно неграмотная и умела писать только одну букву «А», ростом невысокая, худенькая, но очень крепкая, со стержнем внутри. Ей пришлось заниматься снабжением команды «Арарата» и их кормежкой. Вскоре корабельная команда рассыпалась, кто уехал во Францию, кто куда ушел на заработки. Кстати, крестили меня в Стиамбуле, хотя родители всегда называли его Константинополь, у меня даже в паспорте записано это название города, в русской православной церкви. Крестил меня батюшка, которому было 94 года.

Родители устроились на какую-то работу, после чего встали в очередь на оформление документов по возвращению уже в Советскую Россию. Пока подошло наше время, мама потеряла мою справку о рождении. И когда папа пошел в церковь за дубликатом, нашего батюшки уже не было, был какой-то другой, и он написал мне справку о том, что я родилась 7 декабря (когда меня крестили) 1922 года. Поэтому в паспорте у меня настоящий день рождения, его удалось отстоять, а год так и остался другой. Наконец в 1925-м году родители получили разрешение и приехали в Севастополь.

Мама моя – потомственная жительница Севастополя, из семьи Негреевых, ее дед Григорий – участник обороны Севастополя 1854—1855 годов. Он остался без ноги, жил здесь на Корабельной стороне, был похоронен на том месте, где сейчас построен кинотеатр «Севастополь». Потом находившиеся там могилы засыпали и построили здание кинотеатра.

Папа мой, Сальников Иосиф Федорович, был истинным патриотом своей Родины, несмотря на возраст, он пошел на фронт добровольцем, стал участником обороны Севастополя 1941—1942 годов, сражался под Балаклавой, в ходе боев был контужен, у него из носа и рта аж кровь пошла. Его доставили сначала в госпиталь, а потом отправили служить в 191-й армейский запасной стрелковый полк, части которого базировались на мысе Херсонес, и там он служил до самого конца обороны города.

До войны я окончила семь классов в 25-й образцовой школе, которая располагалась на ул. Пушкина. Там были и русские, и украинские классы. Крымскотатарский язык мы не учили в нашем классе, а так он в школе преподавался. Когда мы уже заканчивали учебу в седьмом классе, к нам пришли представители Черноморского флота, которые рассказали о том, что есть такая школа фабрично-заводского обучения ЧФ. Они предложили нам продолжить учебу в этой школе ФЗО, и почти весь класс принял их предложение. Мой факультет назывался торпедным классом. Проучились мы два года, одновременно окончили девять классов, и нашу группу послали работать в торпедную мастерскую. У нас было всего четыре девочки, я ростом в маму пошла, была вся такая маленькая, так что наших мальчиков к станкам поставили работать, а меня определили работать на приборы. Я изготавливала приборы «Обри», которые служили для того, чтобы удерживать торпеду на заданном курсе. Это устройство основано на свойствах гироскопа. Получала я очень хорошую заработную плату, 500 или 600 рублей, это тогда были большие деньги. И вот однажды вызывает меня капитан 3-го ранга Гордеев, наш замполит, говорит мне: «Товарищ Сальникова, нам надо с вами серьезно поговорить». Я слушаю его, и тут он предлагает мне написать заявление по собственному желанию. Я удивилась, почему так, я уже поступила в Севастопольский судостроительный техникум на первый курс. Он не сказал, мол, не имеете права, но объяснил, что из-за места своего рождения я не могу работать в секретной части. Ну и что, я отказалась писать заявление, пусть увольняют меня как хотят, тем более, что по этому поводу надо не с меня, а с моих родных спрашивать. В итоге меня все-таки из торпедной мастерской уволили. Потом, когда Севастополь уже освободили, я встретила на улице этого Гордеева, он уже был капитаном второго ранга, грудь в орденах и медалях, он, как меня заметил, аж закричал: «Сальникова, вы живы!» Ну, меня такое зло разобрало, что я ответила: «Да, даже немцы меня не расстреляли, а вы с работы выгнали ни за что, ни про что».

21 июня 1941 года вместе со знакомыми девчонками мы пошли на танцульки, там было много курсантов из Черноморского высшего военно-морского училища. А увольнение в этот день было почему-то небольшое, всего-то процентов 30 %, матросы еще недоумевали, в чем же дело. Мы танцевали, гуляли по набережной, со мной дружил парнишка Саша, которого все называли «Саша с Парижанки» – он служил на линкоре «Парижская коммуна». Уходили мы с танцев пораньше, потому что родители не разрешали поздно оставаться, мы ушли по домам часов в 10-00 вечера, ну, может быть, в начале одиннадцати. Никто, конечно же, даже и не думал, что завтра начнется война…

Пришла я домой, мама меня покормила, и мы легли себе спать. А мы ночевали в связи с жарой во дворе дома, хотя москиты нас сильно донимали. И вдруг раздается ужасный грохот, после которого началась страшная стрельба из зенитных орудий. Мама подскакивает с кровати и сразу же говорит: «Война!» А сосед, дядя Лена, который также проснулся, он спал неподалеку от нас, кричит на маму: «Фрося, прикуси язык! Ты что такое говоришь, хочешь в кутузку попасть?» Но мама как-то сразу все сообразила. И нам сказала, что надо готовиться к самому страшному. Мы снова легли, сон, естественно, не шел, утром встали, к тому времени уже слухи пошли, что на улице Подгорной разорвалась донная неконтактная мина, было убито несколько десятков человек. Я туда не ходила, а мои подружки побежали и посмотрели, после рассказывали, что еще утром тела людей лежали на улице.

Эти мины стали для Севастополя настоящим бедствием. 24 июня на такой морской мине подорвался и затонул буксир с плавучим краном. Затем 1 июля 1941-го года наш эсминец «Быстрый» днем выходил в море и возле Константиновского равелина подорвался на аналогичной немецкой мине. На корабле вспыхнул пожар, который удалось потушить только ближе к полуночи. Эсминец к тому времени почти полностью затонул: над водой возвышались только надстройка и часть полубака. Потом корабль был поднят аварийно-спасательной службой флота и поставлен в док. Так началась война. Паники сильной не было, но все же практически сразу же люди стали думать об эвакуации, кто схватился за чемонданчики, кто к родителям вглубь Советского Союза решил уехать.

В июле-августе 1941-го года была организована эвакуация гражданского населения города, потом было эвакуировано Черноморское высшее военно-морское училище, мы, девчонки, знакомых ребят провожали на вокзал. Из курсантов училища затем была сформирована 76-я морская стрелковая бригада, а преподаватели и материально-техническая база были переданы в Бакинское военно-морское подготовительное училище ВМФ СССР.

Вначале немцы не сильно бомбили город, но, начиная с августа, пошли сильные бомбежки. В это же время мы услышали о том, что начинается подготовка к обороне Севастополя.

После этого я поступила работать, старшая сестра Мария помогла мне устроиться, в ОВСГа ЧФ – Отдел вспомогательных судов и Гаваней Черноморского флота. Это было в сентябре 1941-го. Меня сразу же зачислили матросом сухогрузной баржи СП-90, которая находилась в ведении продовольственного отдела Севастопольского порта. Экипаж состоял из трех человек – капитаном судна был дядя Володя Белоконь, еще имелся матрос-моторист, который, кроме того, занимался швартовкой сухогрузной баржи, и я.

С сентября 1941 года по май 1942-го я все время плавала на этой барже, осенью 1941-го наши буксиры уже эвакуировались, осталось всего несколько буксиров на весь Севастопольский порт. Также оставили корабль, который восстанавливал в море бонные заграждения. Наша баржа вначале работала как обычная сухогрузная баржа, мы возили продукты. В трюме у нас стояло холодильное оборудование, так что возили мясо и яйца, еще что-то, я как-то не сильно интересовалась. Кроме того, время от времени мы ходили в Южную бухту и причаливали почти к самому железнодорожному вокзалу, откуда нам грузили сухие продукты.