«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Это воспоминания о прошедшей войне одной из тысяч молодых девушек, добровольно вставших на защиту своей и своих родных жизни, на защиту своей Родины от врага.

— Родилась я 24 мая 1921 года в Трушевцах, Чигиринского района, Кировоградской области первым ребенком. Отцу и матери шел 20-й год, поэтому о материальном благополучии в семье говорить не приходилось. Отец был работником, в районном финансовом отделе, а мать домохозяйкой. Жили, как большинство семей в ту пору, тем более на одну зарплату советского служащего далекого от высоких сфер. Нужно сказать, что в то время, даже более высокооплачиваемые служащие жили тоже не ахти как. Поэтому мама с раннего утра и до поздней ночи занималась хозяйством: корова, свинья, куры требовали большого внимания и ухода. Но это здорово помогало в выживании. Я в то время, а это был 1939 год, после окончания десятилетки поступила в Полтавский педагогический институт на биологический факультет. В 1940 году моего отца, хотя он был беспартийным, командировали в Черновицкую область, в Сторожинецкий район, на должность контролера-ревизора и мы вместе с ним переехали в небольшой городок Сторожинец, а я перевелась из Полтавского института в Черновицкий университет на тот же факультет.

— Как вы узнали о начале войны?

— О начале войны я узнала из выступления Молотова по радио, но о том, что будет война с немцами, в Черновицах, в «народе», поговаривали шепотом задолго до войны. Особенно такие разговоры шли среди немцев, мадьяр, евреев и даже среди местных гуцулов и других старожилов. Я думаю, что это было связано с тем, что эти люди, до прихода Красной Армии жили в Румынии, стране, которая сама готовилась к войне и в которой о приготовлении Германии к войне знали даже обыватели. С первых дней войны, в университете началась запись добровольцев в армию и я, желая всем сердцем быть полезной, добровольно вступила в ряды санитарных дружиниц, тем более что в университете, были до войны организованы курсы, на которых обучали оказанию медицинской помощи и противохимической защите. Сдавали зачеты по знанию этих навыков, за которые выдавались нагрудные знаки ГСО (Готов к санитарной обороне) и ПВХО (Готов к противохимической обороне) и удостоверения к ним. Так что девушек с такими знаниями охотно принимали в медицинские подразделения на различные должности, После выступления В.М.Молотова по радио, события в городе начали разворачиваться с калейдоскопической быстротой.

Cреди профессорско-преподавательского состава университета, студентов и гражданского населения появились группы людей, которые с нетерпением ждали прихода немцев и говорили об этом открыто с угрозой. Многие начали покидать город, Началась стихийная эвакуация, и естественно, начались грабежи. Налеты авиации на город были, но не очень интенсивные. В основном бомбили дороги и отходившие армейские части. Появились первые раненые, среди которых были наскоро перевязанные и с примитивно наложенными шинами красноармейцы и командиры.

Я по собственной инициативе пошла на станцию, в стоявшую на путях санитарную летучку (возможно, это был поезд) и обратилась к первому попавшемуся мне навстречу военнослужащему, с просьбой принять меня на работу в этот поезд в качестве медицинской сестры. Поговорив со мною еще несколько минут, он мне сказал, что он и есть тот начальник, кого я ищу и тут же отдал распоряжение рядом стоящему военнослужащему зачислить меня медицинской сестрой в перевязочный блок. Так я оказалась одной из первых медсестер в этом поезде. Вскоре стали поступать раненые и больные, которых с каждым днем становилось все больше и больше. Но поезд продолжал стоять и принимать раненых. Наша операционная, в которой работал один врач и нас две девушки- сандружиницы была настолько перегружена работой, что не оставалось времени даже перекусить, не говоря уже об отдыхе. Когда места в поезде уж не осталось , раненых стали укладывать прямо в здании вокзала.

Где-то, в последних числах июня меня и еще двух девушек-сандружиниц направили в качестве сопровождающих особо тяжелых раненых в 376-й гарнизонный госпиталь, который в то время находился в Черновицах. Когда мы пешком возвратились на вокзал, поезда уже не было. Мы кинулись расспрашивать, куда и когда отошел поезд, и с ужасом узнали, что он два часа тому назад отправился в тыл. Ничего не оставалось, как вернуться в госпиталь, который пока еще был на месте. В первых числах июля 1941 года госпиталь начал готовиться к эвакуации. В момент, когда госпиталь выезжал из города, с другой стороны в город уже вступали немцы. Самым печальным было то, что часть наиболее тяжелых раненых, вместе с двумя красноармейцами пришлось оставить на попечении привокзальных местных жителей в надежде, что им удастся примкнуть к отходившим воинским частям. Их судьбу я не знаю до сих пор.

— Какой был штат госпиталя?

— Точно я сказать не могу, но наверное как и все эвакуационные госпитали в его штате было 18-20 врачей и столько же среднего медицинского персонала.

Наш госпиталь, в основном на подводах и на оставшихся полуторках, и как мне помнится, на одном каком-то дряхлом автобусе все дальше и дальше уходил на восток. Мы видели как по дороге и не только по ней, вразброд отходят воинские части, движется поток людей, по обочинам гонят скот.

На коротких остановках, по пути следования, стихийно к нам стали подходить раненые, которые просили их перевязать, приютить и разрешить продолжать путь вместе с нами. Мы пытались помочь хоть чем-нибудь. На коротких остановках кого-то перевязывали ,кого-то кормили, кому-то добывали гимнастерку ,а то и просто рубаху, кого могли, вталкивали в отходивший транспорт. Кого куда.

— Как часто налетали самолеты немцев?

— Мне казалось, в то время, что налеты самолетов и бомбежка были непрерывными. Дорогу, вместе с людьми, машинами, повозками, скотиной нещадно бомбили. Причем немецкие летчики снижались и на бреющем полете обстреливали из пушек и пулеметов разбегающихся во все стороны людей. Не знаю почему, то ли от ярости, то ли от беспомощности я стала стрелять из винтовки, по этим снижающимся самолетам, надеясь попасть куда-нибудь в самолет, а лучше всего в летчика. Вдруг я отчетливо увидела его в кабине, он как-то суетился и, мне показалось, широко улыбался. Видимо был очень доволен своей работой. Потом я заметила, что некоторые наши санитары и даже раненые, тоже стреляли из винтовок и пистолетов по самолетам, ах, как хотелось сбить хотя-бы одного. Но это было похоже на комариные укусы, мы еще не знали, и не ведали , с кем нам придется иметь дело.

В голове были фильмы, песни и другая ересь, далекая о наступившей действительности.

— Когда вы увидели первого немца?

— Я уже вам сказала, что это был тот наглый и самоуверенный летчик, который чувствовал абсолютную безнаказанность.

А вообще, немцев, как говорится «цивильных», я видела и даже училась с ними ранее. Потом, во время войны, я их видела всяких; наглых и самоуверенных в начале войны и жалких, приниженных в середине и в конце войны, которые в любой ситуации твердили, что Гитлер капут. Мне даже приходилось оказывать им медицинскую помощь и не одному из них.

Несмотря на все ужасы наш долгий и многострадальный отход на восток продолжался.

— Были ли потери среди работников госпиталя?

— В пути мы теряли врачей и медсестер, были и убитые и раненые, но уцелевшие госпиталь не покинули. С ранениями, с забинтованными ранами, все, кто мог стоять на ногах – продолжали работать без сна и отдыха.

Помню, во время нашей короткой остановки в Жмеринке, началась такая жестокая бомбардировка, что часть наших раненых и даже персонал, не выдержав стали разбегаться. Самое главное в такой ситуации, постараться сохранить спокойствие, а это ох как непросто. Часть раненых пришлось, как говорится, «рассовывать» по двигавшимся на восток войсковым частям и даже по уцелевшим частным домам. Сделать это было чрезвычайно тяжело, так как части имели своих раненых, а тех, кого оставляли на попечении местных жителей, очень жалели, тревожась за их судьбу. Но другого выхода не было. В Жмеринке, в одной из таких «операций» по сдаче раненых, случайно набрела я на подружку из того санитарного поезда, в котором я работала в первые дни. Мы обе очень обрадовались. Она рассказывала, что до них доходили слухи, что при одной из бомбежек я погибла. Теперь уже на правах бывалого и обстрелянного воина я пошла вместе с ней к начальнику госпиталя , с просьбой о зачислении моей подруги в штат госпиталя. Возражения не последовало, и эта девушка стала работать вместе со мной. Из-за быстро меняющейся обстановки госпиталь не мог долго останавливаться на одном месте и продолжал отходить на восток.