«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

В 1941 году я окончил 9 класс в средней школе №218 города Москвы. 22 июня было воскресенье, я был дома. И вдруг последовало сообщение диктора, что сейчас будет выступать Вячеслав Михайлович Молотов. Я машинально взглянул на часы – часы показывали шестнадцать минут первого. После первых же слов Молотова стало ясно, началась война. Я решил пойти в школу, оказалось, что я там не один. Мы спрашивали друг друга, как быть, что делать. Наконец, кто-то появился из начальства, и сказали, что они сами еще ничего не знают и чтобы мы приходили завтра. На другой день мы пришли в школу, и нам всем дали разнообразные задания. Меня послали в район Тимирязевского пруда, там было много деревянных домов, и я должен был объяснять жителям как построить бомбоубежища. Бомбоубежище – это очень сильно сказано, мы должны были рассказать, что примерно в 10-15 метров от дома надо выкопать окоп, закрыть этот окоп досками, а доски завалить еще землей. И в случае воздушной тревоги все должны идти в этот окоп. Конечно, это не бомбоубежище, это такое элементарное предохранение.

Так продолжалось несколько дней. Вдруг ко мне домой пришел мой школьный товарищ, и сказал, что школа собирает добровольцев копать окопы. Я пришел в школу, а запись уже закончилась. Но я настоял и тоже меня записали, сказали сбор в такое время, иметь с собой то-то и то-то, ложку, портянки, обувь, сменное белье, теплую одежду. Я вернулся домой, рассказал матери, она бледная была: «Я тебя никуда не пущу». «Как это ты не пустишь, я уже записался». В конце концов, она пошла меня проводить. Нас посадили в трамвай и мы приехали к Киевскому вокзалу. Тогда там было огромное скопление молодежи – школьники, студенты, все мы ехали на рытье окопов. Нас погрузили в теплушки и куда-то повезли. И вот, когда мы ехали в этих теплушках, я услышал речь Сталина от 3-го июля. «Братья и сестры, я обращаюсь к вам…»

Через несколько дней нас где-то выгрузили, как потом мы поняли, это была Брянская область, где-то на стыке Брянской и Смоленской областей, и мы стали рыть противотанковые рвы. Нам было очень весело, мы ходили распевали песни, копали окопы, вечером собирались у костра и так далее, а потом вдруг все изменилось – нам рассказали, что на соседнем участке немцы бомбили такую же группу, как и мы. Поэтому нам приказывают, днем сидеть в домах, на улицу не выходить, а на работу приходить, когда начинает темнеть. Так мы стали работать ночью, а днем отсыпаться. Но ночью копать окопы это не то, что днем – там я получил первую травму – кто-то навстречу мне бросил лопату с песком. Песок-то бог с ним, но лопата вот так мне рассекла губу. Меня обмыли, отвезли куда-то, зашили губу. Два дня я не работал, а потом стал работать, как и все.

В конце июля позиции рядом с нами стали занимать войска, а 4 или 5 августа, нас срочно собрали, построили, вызывали по фамилиям, давали на чем-то расписаться, выдавали справку, что мы находились в команде НКВД, выплатили деньги, это были первые заработанные мною деньги и присвоили мне звание землекопа какой-то там категории. После чего нас привезли обратно в Москву. По дороге я встретил маму моего товарища, который был вместе со мной, и она мне сказала, что твоя мама уехала в эвакуацию в Горький, а отец дома, работает. Отец просил, если я появлюсь, чтобы я у них жил, а он сразу же отправит меня к маме. Короче говоря, мы вернулись обратно. Я прожил у них 2 дня, за это время отец мне купил билеты в эвакуацию к матери. Там я начал учиться в школе в 10-м классе.

В октябре месяце в Москве была большая паника и отец, практически пешком, пришел в Горький с указанием, что он с семьей должен переехать в Пензу, отец работал тогда уже в преобразованном министерстве минометного вооружения, был заместителем начальника отдела. Так что мы отправились в Пензу, где я окончил 10-й класс. А в 1942 году меня призвали в армию и направили в Пензенское артиллерийское училище, в котором я изучал 76-мм пушки старого образца. В апреле 1943 года я был выпущен из училища в звании лейтенанта и после непродолжительного нахождения в резерве, был направлен в 20-ю истребительно-противотанковую бригаду резерва Главного командования.

Что у меня осталось в памяти? Нас, офицеров, привезли в лес, в котором находились какие-то солдаты, которые строили землянки и несколько офицеров. Офицеры сказали, что мы прибыли в 20-ю Сталинградскую бригаду. Ее в это время как раз перебрасывали, а это была передовая группа, организовавшая работы для размещения бригады.

Я был назначен командиром огневого взвода ЗИС-3. Среди моих подчиненных были старшины и сержанты, которые имели нашивки за ранения и государственные награды. Мне было очень трудно ими командовать, потому что я ловил взгляды, что вроде я вот так хорошо говорю, изъясняюсь, а вот я поведу себя в бою еще не известно. Мне никто ничего не говорил, но я это чувствовал. Так продолжалось примерно месяца полтора. У нас шли обычные учения, но стрельб не было. 5 июля нас подняли по тревоге и сообщили, что немцы начали наступления на Курской дуге и нас отправляют на фронт.

Наша бригада состояла из трех шестибатарейных полков ЗИС-3. 6 батарей – это 24 пушки, 3 полка – это 72 пушки. Если бы вся бригада была сконцентрирована на одном участке – это была бы невероятная сила. Но всей бригадой мы практически никогда не действовали – отдельные полки и даже батареи разбрасывались на разные участки фронта.

На фронте мы попали под Малоархангельск. Я впервые оказался на фронте, был самым молодым командиром огневого взвода, и поэтому решил брать пример с командира первого взвода, который уже воевал под Сталинградом. И я стал ходить за ним попятам. Что он делает, то и я. Он это заметил, и говорит, что ты за мной непрерывно ходишь? Понимаешь, что если попадет шальной снаряд или мина, то нас убьют двоих, и батарея сразу двух офицеров лишится. Мы должны быть всегда порознь.

Ночью нас поставили на огневые позиции на прямую наводку. Пушки находились друг от друга на расстоянии метров 60-70, а между позициями я приказал выкопать окоп посередине между ними, чтобы я мог в любое время подойти и туда и сюда. Нам приказали, что мы зря не высовывались и не демаскировались, но когда посмотрел, где я оказался, то сначала я переднего края не видел, и только потом, внимательно наблюдая за тем, где должен быть передний край, я случайно заметил, выскочившего немца из окопа, который выскочил, как суслик и сразу обратно. Я прикинул расстояние – полтора километра. Кстати, впереди нас стояло огромное количество артиллерии – даже 203-мм пушки, это вообще корпусная артиллерия, кроме того, впереди нас на прямой наводке стояла батарея 152-х пушек.

Рассвело. И немец стал обстреливать из миномета одно мое орудие, оказалось, что оно было плохо замаскировано. Когда расчет заметил, что его обстреливают, они еще углубились. За первый день потерь не было, но я заметил, что немцы обстреливали мое орудие и перенес пушку немного влево, а на этом месте поставил несколько бревен, имитируя пушку. Вот так мы простояли 3 или 4 дня. А в ночь на 12-е число, нас перевезли куда-то в другое место. Перед рассветом командир батареи объявил, что утром предстоит контрнаступление наших войск, и я должен со своими двумя орудиями перемещаться своим ходом, наши студебекеры могли нас демаскировать. Мы попробовали это сделать, а необходимо было катить пушку в гору и оказалось, что один расчет не мог сдвинуть пушку с места. Пришлось поставить одну пушку без расчета, только с наводчиком а двумя расчетами, с большим трудом, мы начали передвигать орудие в гору. Причем – пушку мы передвигали без снарядов, на всякий случай, на станинах было 3 или 4 снаряда. Так что – солдаты пушку немного вперед передвинут, а потом бегут обратно – за снарядами. Притащат снаряды, и опять пушку волокут вперед. Пока мы так передвигались, нас обогнала пехота, причем я это понял, что это свежие войска – новое обмундирование, полные, загорелые лица, видно, что они были на отдыхе. Через некоторое время метров 150 или 200 обогнала большая группа офицеров и несколько солдат. Причем, у одного я заметил на спине радиостанцию, в 1943 году это была большая редкость, так что – по этой радиостанции. По концентрации офицеров и их высоких званий я понял, что это передвижной пункт стрелкового полка, или даже дивизии.

Наша задача была, если появятся танки, то мы их должны были уничтожать с прямой наводки. Через некоторое время мы, наконец, достигли вершины горки, там, где находилась наша пехота. Там были сплошные линии окопов, часть из которых нам пришлось закопать, так как мы не могли через них перевести пушку. Пока мы закапывали окопы, я опять увидел эту группу офицеров – наверное, третья часть из них была убита, несколько человек было ранено. Видимо, одна или две мины попали в эту группу, и весь этот командный пункт вышел из строя. Еще я обратил внимание, что лежало убитыми или ранеными несколько солдат, а вокруг них сидели на корточках солдаты. Я тогда не знал, что это такое, потом я понял, что это мусульмане, они пели отходную молитву своим товарищам, а их командир, сержант или лейтенант, бегал вокруг них с автоматом, очевидно ругался, но они на него не обращали внимание.