«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

— Родился я 24 июня 1926 года в деревне Новоуспенка Касторненского района Курской области.

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

— Моя мама с юных лет работала на железной дороге, таскала рельсы. От такого тяжёлого труда у неё сильно испортилось зрение, и вскоре ей дали инвалидную группу и пенсию размером в 45 рублей. На такие деньги, понятно, не проживёшь, и поэтому маме пришлось устроиться на работу санитаркой в больницу. Но из-за плохого зрения её оттуда вскоре уволили, и она стала заниматься только домашним хозяйством. Отец же работал в районном центре механизатором на зерноочистительной машине на предприятии «Заготзерно», получал 80 рублей в месяц. В семье было двое детей, но мой старший брат умер во время эпидемии тифа ещё до войны.

Жили мы небогато. Наша деревня не из зажиточных, в личных хозяйствах имелись только куры, и редко у кого коровы. Я припоминаю, как мать всегда для нас брала у соседей молоко. Потом отец завёл пчёл и стал делать мёд. Картошка была своя, крупы покупали, а вот мясо ели только по праздникам. В основном по религиозным. Например, мне всегда доставались от курицы головка, лапки и пупки, остальное отдавали гостям, но я никогда на это не обижался. Также в нашем распоряжении было 15 соток земли, на которых росли плодовые деревья.

Но в 1933 году, как известно, разразился страшный голод, который коснулся и нас. На станцию прибывало множество народу в надежде найти себе здесь работу и пропитание. Их привлекали для постройки железной дороги, но еды не хватало, и весной многие из прибывших умерли от голода… Тогда же начались эпидемии сыпного и брюшного тифа, которые выкосили тысячи людей. В моей семье заболели мать и брат, но мать поправилась, а брат скончался… А нас от смерти спас личный огород.

В то время в колхозах техники практически не было. Если имелась машина, то уже считалось, что этот колхоз – богач. Например, я припоминаю, что когда в нашу деревню привезли первый комбайн, то смотреть на диковинку тогда сбежались все, от мала до велика. Только перед самой войной стали появляться первые грузовики, а в основном всё делали своими руками: и сажали, и убирали. В летние каникулы мы всегда принимали участие в полевых работах. Мне, например, давали лошадь, и я вывозил на поля навоз, скопившийся на фермах за зиму.

— Что особенно запомнилось из детских лет?

— В детстве мы часто играли в лапту, ходили на рыбалку. Недалеко от нас протекала небольшая речушка Олымь, там мы часто рыбачили с отцом, купались с ребятами. А когда стали постарше, стали собираться на «пятачке» — большой поляне в центре деревни. Танцевали, пели песни под гармошку. А в зимнее время приходили к какой-нибудь одинокой старушке, которая не противилась тому, чтобы молодёжь собиралась у неё, и там устраивали посиделки. И только незадолго до войны построили клуб. Ещё у нас в деревне построили хорошую школу, с большими окнами. Мне хорошо запомнились школьные линейки, на которых хвалили успевающих и стыдили отстающих.

Учился я хорошо, особенно любил литературу, историю, а больше всего географию. Когда изучали экономическую географию, то я мог назвать все природные богатства, которые добывались в том или ином районе, чем занималось население в какой-нибудь области.

— Приближение войны как-то чувствовалось?

— Ощущения, что начнётся война, лично у меня не было. Вероятно, взрослые о чём-то догадывались, но вслух об этом не говорили. Все верили в заключённый между СССР и Германией пакт о ненападении, и не думали, что немцы могут его нарушить. Мы же поставляли им сырьё, пшеницу и многое другое. Но до конца всё же не доверяли. Я помню, с моим отцом произошёл такой случай. После заключения пакта в 1939 году наша областная газета «Курская правда» напечатала на первой странице статью об этом важном событии, к которой прилагалась большая фотография Молотова, Сталина и Риббентропа. Отец, прочитав статью, затем долго рассматривал фото и сказал: «Хм, наш Сталин — как Сталин, Молотов — тоже, а Риббентроп на жулика похож». Директор «Заготзерна», где работал отец, потом долго таскал его за эти слова, даже выговор объявил.

Как я помню, перед войной усиленными темпами стали расширять сеть железных дорог СССР, и на эти стройки привлекали большое количество народу. А сейчас я думаю, что среди них оказалось много вражеских агентов, которые вербовали будущих изменников. Ведь диверсии стали совершаться ещё до войны. Например, на пути следования поезда Москва-Донбасс, перевозившего лес и уголь, часто случались разрушения полотна.

— Как вы узнали о начале войны?

Раньше у нас только в центре деревни на столбе висел репродуктор, по которому передавались сообщения, но незадолго до войны и у нас в доме появилось радио. По нему-то мы и узнали… Первыми на сообщение отреагировали женщины. Они понимали, что мужей вскоре заберут в армию, поэтому плакали и кричали. Сначала забрали всех, кто прошёл службу и находился в запасе, их сразу отправляли на фронт. А тех, кто был «новичком» в военном деле, обучали в запасных полках.

В 1941 году мне уже исполнилось шестнадцать лет, и мать устроила меня работать на железную дорогу сцепщиком. Когда прибывал поезд, я хватал автосцепку – так называемую «звёнку», которая весила почти 16 килограммов, и бегал, соединял вагоны.

Перед войной из-за интенсивности движения построили три узловых станции «Касторное»: «Новое», где я жил, «Восточное» – в сторону Москвы, и «Курское». На них имелись специальные ответвления для оснащения, осмотра и ремонта паровозов, так называемые «плечи». Паровоз приводил состав, а сам заезжал в «плечо». Там загружали уголь, заливали воду в котлы, делали все необходимые приготовления, чтобы он мог вернуться к работе как можно скорее. С началом бомбёжек больше всего досталось станции Касторное-Курское, куда прибывало огромное количество живой силы и техники. Только стоило появиться составу, как налетали немецкие самолёты и как гроза бомбили всё вокруг… Часто они прилетали и ночью, и тогда им помогали завербованные немцами перед войной диверсанты, пускавшие осветительные ракеты. А мы бегали смотреть на результаты бомбардировки, собирали осколки.

В августе начались самые страшные бомбёжки, бомбили станцию и железную дорогу. Тогда доходили до того, что немецкие лётчики летали над полем, где работали колхозники, и убивали их из пулемётов. Тогда много людей погибло. Вообще нашей станции здорово досталось и в 41-м и позже. И в 1943 году, когда шла Курская битва, тоже случались жестокие бомбардировки. Я уже находился в армии, но мне мать потом рассказывала, как убило нашего соседа. От взрыва фугасной бомбы ему оторвало ноги, разрушило дом… Когда его хотели похоронить, стали искать ноги, но так и не нашли…

Сержант танковых войск Головачёв Владимир Никитович

Примерно в сентябре я стал работать в специальной группе по восстановлению повреждённых во время бомбёжки линий связи. У нас же узловая станция, туда сходилось множество линий связи и с районом, и с областью, и со столицей. Наш небольшой отряд состоял из шестнадцати человек и имел в своём распоряжении «летучку» — два вагона и платформу. На платформе располагались запасные столбы и траверсы, на которых держатся провода. В первом вагоне жил начальник группы Семёнов и повариха Настя, которая являлась ещё и прачкой. А во втором вагоне жили мы, связисты. При нас всегда имелся паровоз, и после каждой бомбёжки мы, как можно скорее, выезжали на восстановление связи. Сначала немец бомбил дальние станции: Валуйки, Старый Оскол, Новый Оскол, постепенно приближаясь к нам. Как-то мы приехали на станцию, по-моему, Валуйки, и увидели ужасную картину. Пассажирский поезд, ехавший в Москву, был полностью разбит, кругом валялись трупы, на проводах болтались куски мяса…

Я как-то и сам чуть не погиб. Однажды мы работали на дороге Воронеж-Курск, на которой немцы разбомбили эшелон со снарядами. Вагоны ещё догорали, а я уже сидел на столбе, соединял провода, и вдруг раздался оглушительный взрыв. Взлетел на воздух вагон, а меня спасло только то, что взрывная волна пошла в противоположную от меня сторону.

Потом наша летучка находилась в Ельце, а после оказалась в Рязанской области, в районе станции Павелец. Там мы демонтировали автоблокировку рельс. А когда немцев от Москвы отогнали, то нас отправили на заготовку леса. Угля ведь не хватало, Донбасс немцы уже оккупировали, приходилось все топить дровами. Вот мы и пилили деревья в Марьиной роще. На день у нас была норма – 3 кубометра на двоих, причём чурки должны быть метрового размера, без сучков. Именно в это время к нам как-то привезли трофейную немецкую пушку невероятно большого калибра, которая предназначалась специально для обстрела столицы. Поверите или нет, но я свободно залезал в её ствол.