«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Я, Фёдор Иванович Коковин родился 10 апреля 1924-го года в Курганской области, Ольховский район, деревня Беляковка. Через семь лет, вышел приказ: зажиточных всех деревень ликвидировать… Мы с отцом в Свердловске оказались. Отец вскоре умер. А мы с матерью так и мотались тут.

В семье я был самым последним, шестым ребенком. Перед войной успел окончить семь классов. Старший брат, он с 1905-го года, тоже фронтовик был.

– Как, вообще, жилось перед войной?

— Жилось плохо. Детства меня лишили, с 18-ти лет и до конца войны пробыл на фронте.

— Как Вы узнали, что война началась?

— Настроение хорошее было, погода хорошая, ребятишки толпой пошли на Шарташ купаться. Под вечер все узнали о начале войны.

– Как восприняли это?

— Молодые были. Восприняли с удивлением – что за война, какая война? Первые годы были не совсем хорошие: со снабжением и в тылу плохо, и в армии не особенно.

– Вас когда призвали?

— Всех друзей забрали еще в августе. Меня на комиссии посмотрели и отпустили домой. Забраковали видимо из-за здоровья. Через месяц, в сентябре 1942-го года призвали. Один год проучился в танковом училище в Челябинске. Получили прямо там тяжелые машины – танки ИС-2. В них инструмент – пила, топоры, даже зажигалки…

– А Вас выпустили именно сержантом?

— Да, Гвардии старшим сержантом.

– А ведь механик-водитель тяжёлого танка должен быть офицер, нет?

— Командир машины – офицер. Механик-водитель, командир орудия и заряжающий или младший-механик – вот четыре человека экипаж.

– Как Вам училище в Челябинске? Как кормили, как вообще жизнь там?

— Ничего особенного. Жить можно было.

– Какие танки изучали?

— У немцев появились тяжёлые танки. И у нас тоже – танки ИС-2. Их немного было. По фронту, где туго прижмётся – нас туда подкреплением. Потом в конце прикрепили к 10-ому добровольческому танковому корпусу.

– Что самое важное необходимо было знать механику-водителю?

— Нужно хорошо водить машину. Это основное – что требовалось на войне. Да ещё в Карпатах, машины колёсные, буксуют — приходилось их цеплять на трос и за собой тащить, вместо того, чтоб вести. Они же всё – горючие, снаряды, продукты должны нам поставлять.

После боя, всякое бывает намотано на гусеницу, проволока например, да и вообще чего только не было там. Я отдаю приказ: «Привести в порядок машину!». Наш наружный экипаж — ребята-пехотинцы, пять человек на танк, вместе с нами приводили все в порядок. Привели в порядок – сдали машину. И получать другие машины пошли.

Комиссия началась уже в октябре: наших выстроили в строю — отпускать домой. Командиры ходили, выбирали: шоферов там, автоматчиков по ранению отпускали домой. А как до танкистов очередь дошла – никого не отпустили. Даже по ранению. «Вам, – говорит, – пока рановато, вот, придёт подкрепление, тогда посмотрим».

В сентябре нас отпустили, меня по ранению. Я сейчас числюсь как инвалид второй группы. Ранение тяжёлое.

– А как это произошло?

– Осколочный снаряд около машины. Сильно рвануло, не успели в машину заскочить даже. Хронический стомелит у меня так и остался до конца войны. В руке еще осколочек. У меня китель был… задело кусочек кителя, до швов – не оторвало руку. До конца жизни служит вот нормально, хоть маленько не работает.

– А это тоже, так сказать, вне машины ранение?

— В машину спускался – руки ещё наверху находились, и тут осколок прилетел…

– Кто главный в машине?

— Командир машины.

– А следующий?

– Два механика: один старший, а другой – его помощник. Командир орудия за пушкой, за пулемётами – ответственный за всё.

– А, допустим, ну… совершили марш, остановились, что нужно сделать с машиной?

– Приводить в порядок, осмотреть, чтоб на ходу была.

– Бывали запомнившиеся поломки?

– Ломались редко, потому что с боями шли. Если выйдет из строя – подобьют там. Это случалось, а что сама машина — не было такого такого случая. У нас были заводы фронтовые, ремонтировавшие машины. Можно отремонтировать – хорошо. Нельзя — отводили в тыл. Получали другие машины, если те были в наличие. В общем — невесёлая жизнь. Нет войны – не надо ее сроду. Я до сих пор так с отвращением смотрю…

– На войну?

– Не нравится мне это хозяйство. Живёшь – мирно, люди работают, занимаются делом. У нас ссоры никогда никакой не было. А сейчас: то на улицах драки, то кто-то чего-то украл. Хоть похуже гораздо жили, но честнее народ-то был.

– Вашу машину подбивали?

— Лобовая часть была прочной – никакая пушка не брала. Вот если гусеницу повреждали…

– А что нужно было сделать? Выскочить из танка и менять гусеницу?

– В машине тоже сидеть нельзя – стреляют по машине немцы. Надо действовать. Экипаж выскакивает, и пока пули шибко не летят – лёжа, с кувалдами к траку, в 20 килограммов весом. Его тащить вдвоем, втроем надо там. Ладно, молодые, здоровые были, так ничего, таскали. Тяжеловато приходилось. Но делали всё как-то.

– В ИС-2 люк механика-водителя – он же не открывается, да?

– У нас вот два люка – верх и низ. Больше не было ничего.

– Каким люком чаще пользовались механики?

– Машина тяжёлая, если мягкий грунт, то почти до самой земли – не пролезешь толком. А если твёрдый грунт, зимой, то нижним ещё можно попользоваться.

– А переключение передач легко или тяжело осуществлялось?

– Переключались тяжеловато. Но ничего. В машине у нас двадцать восемь раздельных снарядов… от заряда отдельно – двадцать восемь штук снарядов и двадцать восемь зарядов. Так мы всё равно больше брали на дно. Наложишь, как дрова, с запасом. У нас пулемёты и ТТ лежали. Больше оружия не положено.

– Пользовались пистолетом?

— В городских уличных боях. Выскакивали на машинах, где нельзя пролезть, или гусеницу повредили. Вот тут-то встречались с немцем. Наши машины хорошо действовали, прижимали самоходкой «Пантеру» к стене, или дороги очищали. По колесным машинам бронебойным снарядом, осколочным по пехоте, целая улица свободна становилась.

– Вам приходилось давить орудия или гусеницами работать?

– Как уж под дорогу попадалось… Машина должна хорошо видеть правую и левую машины. Если угрожают правой машине – его защищаешь, и левой также, и тебя также защищают.

– Это уступом так, да?

– Да. В боях всё смешивается наоборот: и 34-ки, и тяжёлые танки принимают участие.

– Вот, у Вас за войну – какие награды?

— Медаль «За Отвагу» есть.

— А в каком госпитале лечились?

— Я договорился, чтоб в Свердловске меня высадили – не высадили, увезли в Сибирь, Прокопец. Там лечился. Переписывался с полком. Из госпиталя убежал, подлечили меня маленько, и я оттуда рванул, добирался до своих, до фронта дошёл. И до конца войны.

– А экипаж с командиром танка один и тот же были или менялись?

— Да, менялись. Бои, ранения. Мало было постоянных. Командир 72-го танкового на два года нас старше, с 22-го года был. Начальник штаба там – с 23-го, молодежный такой состав. Молодые не так переживали, как женатые.

– Танк, зимой хорошо заводился?

– Чтоб не замерзал, газоль – антифриз такой был незамерзающий – им заправляли, не водой. Машины почти не глушили, они работали так.

– Моточасы использовались?

– Нет.