«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

— Только я тебе вот что про эту скажу. Нас бросками сильно во время войны гоняли. Ну мы, например, делали броски по двадцать и по тридцать километров. Такие по пересеченной местности и с полной выкладкой это были броски. Также мы делали форсирование водных преград без каких либо средств. То есть, ты сам должен был находить, как и на чем переправиться через реку. Вот это на Луге все у нас происходило, когда мы там стояли и я в разведроту попал. Так через Лугу мы переправлялись. Надо было, конечно, находить или бревно, или, черт его знает что, сооружать из этого какой-то маленький плотик, чтобы перебраться через водную преграду. Ну дальше такие шли тренировки, как бросание ножа. Учили, как правильно бросить нож, чтоб он правильно летел и воткнулся в человека. Ну вот таким приемам небольшим и разным нас обучали.

— В рукопашную не приходилось вам или вашим товарищам бывать?

— Нет, в рукопашной — нет. Но на взятии «языка» были случаи такие, что одного немца, когда он пошел по своим делам и даже сел, на него набросились. Но кто-то из своих ударил не немца того, а того, кто его держал в темноте. Это произошло случайно. А немец был здоровый как бык. Так он вырвался, поскольку ударили того, кто его держал. И вот такие случаи тоже бывали.

— А трофеи вы брали вообще во время войны?

— Ну какие трофеи к черту? Практически что у солдата может быть или у того же офицера? Только часы могли быть. Но вот трофейное оружие у меня было практически. У меня, например, парабеллум был немецкий.

— В разведроте не было перебежчиков?

— Нет. Какие к черту могли быть у нас перебежчики?

— Я слышал, что тех пленных, которые были из 20-й дивизии, брали в корпус потом в 1944-м году. — Не слышали ничего об этом?

Не имею даже представления об этом.

— Вы сказали в начале нашей беседы, что исполняли на фронте обязанности радиста. Как это было?

— Во время войны меня мало использовали в этом качестве. Только один раз меня использовали, когда Мазер и второй радист не могли передавать сведения нашим войскам. Что-то по другим каким-то делам они были заняты тогда. Ну и я, значит, садился тогда за радиостанцию. Но практически это было очень мало в моей военной жизни. Это был редкий случай. Так что как радист я был мало использован.

— А кормили вас как разведчика как?

— На убой был корм у нас. Но у нас как у разведчиков была и тушенка американская, и многое другое. Но главным образом каши всевозможные и мясные нам давали. В общем, ели мы, конечно, прекрасно. Кроме того, нам выдавали фронтовых сто грамм.

— Кстати, а когда и как часто вам их давали?

— Ну это давали нам на фронте во время боевых действий. Но в разведке давали чистый спирт, насколько я помню, нам. Вот когда, например, на Сааремаа мы в тыл ходили к немцам, у нас с собой была взята фляжка чистого спирта. То есть, чистый спирт с собой в фляжках у нас был налит. Причем, что характерно, спирт нам давали прямо на задании, а не после этого. Я тебе даже так скажу. Вот когда мы, значит, выходили с этого острова на берег, на полуостров Сырве, то когда выходили на берег, шли по воде, температура которой была семь-восемь градусов где-то, не больше, наверное. Это в октябре месяце дело происходило, был холод и все такое. Да уже тогда и заморозки были маленькие. И я скажу, что когда выходя на немецкий берег примерно 100-150 грамм спирта чистого выпивали, не чувствовали ни в одном глазу, чтобы что-нибудь такое у нас было. Потому что напряжение, конечно, было очень большое. Да и холодная же вода перед этим была! Так что абсолютно ничего не чувствовалось. Но это в редких случаях употребляли, конечно. Иногда только. А чтобы выпивали в роте, такого не было. Пьянки не были же у нас разрешены.

— А с органами СМЕРШ вы встречались во время войны?

— Нет, меня ни разу не таскали туда.

— Получается, что они ни не вмешивались в вашу деятельность как разведчика?

— Вмешивались ли они в разведку? Откуда я знаю? Может, и вмешивались. Может, и следили за нами. Я не знаю. Но это тайно, может, каким-то образом происходило.

— Как у разведчиков у вас были, может быть, какие то послабления на фронте? Вас берегли?

— Ну я говорю, что нас не посылали в обыкновенный бой, чтоб просто как солдат каким-либо образом использовать. Только на задания отправляли нас. То есть, мы на передовой просто так в боевых действиях не участвовали. Не было такого, чтобы мы, понимаешь ли, сидели бы просто на передовой.

— А потери вашей роты какими были?

— Ну я ж говорю, что пол-роты мы в Курляндии оставили.

— А убитых как хоронили после боев?

— Ну я даже этого не знаю, потому что сами мы убитых не хоронили. Были же похоронные команды специальные, которые собирали погибших ребят и хоронили... В общем, были специальные такие команды, которые занимались этим делом. А действующие бойцы, которые оставались в строю, этими вопросами вообще не занимались. Так было и под Великими Луками, когда я там воевал. Это я был тогда в 925-м стрелковом полку, в 3-й роте. Командиром полка, я уже сказал, был Ханс Вирит. Полковник Вирит, значит, такой. Я его видел, конечно, а потом у него служил наблюдателем, пока в 1944-м году меня не взяли в разведку.

— Когда вы ходили на задания, вы что оставляли?

— Мы вообще без документов должны были ходить на задания. То есть, с собой у нас не было никаких документов, пока мы были на задании, — все абсолютно мы оставляли. Так что документы мы все сдавали.

— Молодых разведчиков берегли в роте?

— Да нас сразу, конечно, на задания и отправляли. Когда я пришел в разведроту, мне 20 лет всего ведь было.

— Одевались во что, когда ходили на задания?

— Маскировочные халаты — это была моя одежда обычная.

— Что о командовании корпуса можете сказать? Приходилось ли с ним встречаться?

— Ну вот, например, генерала Пярна я практически не знал, — он такой высокий был командир. А вот с Арнольдом Мери, Героем Советского Союза, с которым потом после войны работал в ЦК комсомола Эстонии, я практически знаком был еще в разведке. Он был большим приятелем нашего командира роты Кельберга, между прочим. Они были друзьями. Они все время встречались на фронте и между собой общались. И там я с ним познакомился. И потом я с Арнольдом Мери, как я уже сказал, работал в ЦК комсомола Эстонии. Я ведь в 1946 году когда демобилизовался, там начал работать. Между прочим, у нас были послевоенные встречи бойцов нашей 328-й отдельной разведроты. Сейчас из всей роты остался я один. Был еще живой Варкки такой. Я только сейчас узнал, что он не так давно умер. Он в Таллине раньше жил и работал, по-моему, в архиве начальником. Он был такой, как сейчас помню, чернявый, узколицый. В Нарве из роты у нас тоже несколько человек было. Были Кабин, Камнев, — такие тоже у нас служили. Я приезжал как-то несколько лет назад в Нарву и выступал там как ветеран корпуса в клубе. И потом разговаривал с председателем Совета ветеранов Корзановым, спрашивал про разведчиков кого-нибудь. И мне сказал он: Кабин умер уже. Это было в позапрошлом году. И больше про разведчиков мне ни про кого не говорили. Так что на сегодня из всей нашей разведроты я один остался в живых.

— В роте вашей эстонцы в основном были?

— У нас один взвод русский был, другой — эстонский. Напополам, короче говоря, все было. Но у нас были и эстонские русские. Вот такие, как Камнев, например. Это же местные русские были.

— А вообще возрастной состав роты сильно различался?

— Ну у нас примерно такие были ребята — 20-25 лет в основном. 30-летних в роте уже почти что не оставалось, по-моему. Только руководство роты было 30-летним. А так ребята все молодые были. Ну 1922 года, ну 1921 года были, может быть, — вот такие у нас в роте служили ребята.

— В партию вы во время войны вступили?

— Я вступил в разведроте в партию. В бой коммунистом, как обычно, решил пойти. Как в то время говорили: хочу в бой идти коммунистом! Така формулировка была.

— Какая работа проводилась вами как комсоргом в роте?

— Ну комсомольская работа это была. Велась агитационная такая деятельность. Она связана была с тем, что комсомольцы должны были в первых рядах в бой идти. Вот такое было направление.