«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Тяжелые бои развернулись под Киевом. Развернулись настолько сильные сражения, что в нашей батарее уцелело только два орудия, а в других батареях полка напрочь весь личный состав и пушки выбило. И тут нас бросили под Малин, откуда мы еле-еле удрали. Как получилось? Заняли на кладбище огневую позицию, и в это время контратаковали немецкие танки. Я насчитал 43 стальные машины, поддерживаемых массами пехоты. Мы же со своими жалкими двумя орудиями гадаем, стоит ли открывать огонь, и тут подбежал заместитель командира полка по строевой части, приказал ни в коем случае не стрелять, потому что осталось только два орудия. И мы сразу же дали деру. Здесь я впервые увидел, что человек может оцепенеть от страха, раньше читал об этом в книжках и был уверен, что все это выдумки. У нас в расчете был старшина Хренов, он так испугался 43 немецких танков, что не мог пошевелиться. Я его схватил за руки, а бедняга от страха весь трясется. Быстренько посадил на станину орудия, но пока с ним возился, вражеские бронетранспортеры нас заметили, и открыли огонь с ходу, к счастью, пули не попали. Мы стали удирать, а бронетранспортеры ринулись за нашими автомашинами, так что поиграли в «кошки-мышки». Когда добрались до деревьев, то в лесу пустили дымовые шашки, после чего под видом дыма скрылись. Бесполезно было воевать с таким количеством танков. Но и сами заплутали в чаще, ведь холодно было, в лужах грязь покрылась льдом, но лед был еще тонкий, и одна автомашина провалилась в воду. Вытащили только орудие, машину бросили. Не думайте, что наступление Красной Армии сводилось к постоянному «Вперед! На Запад!» Все было на передовой: и наступали, и отступали.

Дальше мне довелось побороться с танками противника. Несмотря на то, что мы находились на прямой наводке, с танками противника встречались не так уж и часто, хотя в кузове грузовика всегда валялись ящики как с бронебойными, так и с осколочно-фугасными снарядами. В тот же раз мы подъехали к какому-то полуразрушенному селу, спрятались за угол дома, а немецкие танки пошли мимо нас по дороге. Один танк я подбил в борт, позади него торчала печная труба, на которой сидел немецкий пулеметчик, он стал нас обстреливать, тогда командир орудия приказывает: «Ориентир такой-то, пулеметчик, уничтожить!» Первым же снарядом уничтожил этого пулеметчика. Метров 150 до трубы было, а танк стоял в 70 метрах от орудия. Нашей пехоты впереди, как обычно, не было, она быстро от вражеских танков удирала. Вообще-то по правилам боя мы должны были стоять за пехотой, но обычно одновременно воевали и за пехоту, и за артиллерию. А дальше я даже не понял, как мимо меня пролетела бронебойная болванка. Второй вражеский танк спрятался за первым, и ударил в мое орудие. Как я остался жив, не знаю, снаряд пролетел мимо правой руки, только щиток как алмазом отрезало. А товарищ, командир орудия, кричит: «Автоматчики нас обходят, отбой орудия». Это я так долго рассказываю, а на войне все происходило мгновенно, мы дали деру, чтобы не попасть в окружение. Если бы еще пять минут, то нас бы накрыли. И снова наступление. Ну что еще вспоминается? При освобождении Львова под огнем противника выкатили орудие на открытую огневую позицию, чтобы поддержать нашу пехоту. Стреляли по пехоте и по пулеметным точкам противника. На войне по-другому нельзя было.

Дальше была Польша. Начались бои за Краков. Здесь меня утром в правый висок ранило, кровь пошла ручьем. У орудия находилось четыре человека, самыми главными были наводчик и заряжающий, остальные, орудийные номера, сидели в окопе. Так и не понял, как осколок в меня угодил, заряжающему Володе Пыркову приказал на мое место наводчика меня встать, а сам отошел в местечко Прошевицы. Контузило сильно, но по дороге немножко очухался. В это время в тыл ехала машина с заместителем командира полка по строевой части. Предложили подвезти, но я каким-то шестым чувством почуял опасность и отказался, решил потихоньку сам дойти. Только они от меня на пару десятков метров отъехали, как шальной немецкий снаряд угодил прямо в машину, не осталось никого в живых. Володю Пыркова, кстати, к вечеру уже убили. Когда вернулся в часть, пришлось писать письмо его жене и отправлять посылку с личными вещами.

Когда меня отвезли в санчасть, врач вытащила осколок, перевязала голову и положила где-то у полячки. Побыл у нее в доме немного, и тут пришли двое поляков, я уже немножко в себя начал приходить. Овчарка с ними, жестами показывают, мол, пошли с нами. С левой и с правой стороны встали, придерживают меня за руки. Спрашиваю: «Далеко?» Это ведь не то, что около населенного пункта где-то, городишко небольшой, с такой головой куда идти. Собака бежит впереди, отошли на околицу, там стоит фотоаппарат, меня сфотографировали вместе с ними, и опять отвели к этой полячке. До сих пор ломаю голову над вопросом, зачем они это сделали. Совершенно непонятно.

После Польши освобождали Германию. Около населенного пункта Ной-Гнаденфельд 16 марта 1945-го нас контратаковал противник. Пришлось выкатить на открытую позицию орудие и шрапнелью отогнать врага. Дальше у города Остердорф пришлось подавлять огневые очки противника, снова был ранен, на этот раз легко, и остался в батарее. Потом мы в качестве передового отряда полка зашли в какую-то немецкую деревушку. Темно было, только хотели развернуться, и в это время откуда-то с верхнего этажа двухэтажного дома по нам дали длинную очередь из пулемета, а у орудия щиток есть, съежились за ним. Одного сразу же ранило в ноги, послали его в тыл. А сами думаем, ну что же нам делать, ведь попали прямо к немцам в руки. Так что бросили и орудие, и машину, сами еле-еле живыми выбрались. Пошли по направлению к штабу полка к лощине, тут слышим, что сверху стали топать немцы, а мы внизу, я когда-то учился в военно-пехотном училище, знал, как распознавать направление движения противника. Так что тихонько говорю своим ребятам: «Немцы идут впереди нас, рот не раскрываем». И вышли прямиком к штабу полка. Немцы почти с нами сровнялись, метров 70 до них оставалось. Не знаю, чем бы закончился этот бой, если с нами в деревню не увязался Павел Проскурин, он служил в артразведке и носил с собой автомат ППШ, а у меня и остальных артиллеристов была винтовка. И я говорю: «Дай мне твой автомат». Он мне его передал, и я стал стрелять по немцам, а они нас в ответ начали закидывать гранатами. Спасла лощина, из-за темноты все гранаты летели через наши головы. В штабе полка из-за стрельбы всполошились, начали стали спрашивать, где враг, и я ответил, что немцы на горке засели. Отбились, помогло то, что у штаба стояли орудия 4-й батареи, заряженные шрапнелью. Они и накрыли немцев. Мы остались живыми, командир полка страшно благодарил за спасение штаба.

9 мая 1945-го мы встретили в Праге. В день Победы еще воевали, задерживали остатки эсесовских частей, пытавшиеся удрать к союзникам в плен. Страшно радовались, и фронтовые «100 грамм» выпили. А уже из Праги нашу бригаду перебросили в Венгрию. Меня хотели взять на Японию, но война там быстро закончилась. В 1946-м решили как коммуниста направить в Корею или Новую Землю. Я ответил, что прошел Сталинград, Курскую битву, освобождал Украину. Не хочу дальше служить на окраине Советского Союза. А туда могли отправить только добровольно. В итоге нашу бригаду в 1946-м отправили в Крым, так как прошел слух, что Турция решила напасть на Советский Союз. А в 1948-м демобилизовался.

— Сложно было вести артиллерийскую дуэль с немецкими орудиями на передовой?

— В этом деле очень многое зависит от нервной системы. Если соображаешь, что где-то расположено немецкое орудие, уже не считаешься ни с чем, главное, точно выстрелить. И бьешь только осколочно-фугасным снарядом. Тут важно выстрелить первым, опередить пушку врага.

— Какие потери нес ваш 320-й гвардейский Львовский истребительно-противотанковый ордена Суворова артиллерийский полк в борьбе с танками противника?

— Большие. Вообще, на передовой существовало негласное правило, что за один подбитый немецкий танк расплачиваешься уничтоженным орудием. Второй танк всегда добивал пушку. Много народу в нашей иптабр погибло.

— Как предугадать, куда пойдет вражеский танк?

— Честно говоря, это сложное дело. Мы старались занять позиции у дорог, за домами, кустами или даже кочками спрятаться, потому что вражеские танки всегда старались идти по дороге. Если рядом есть хотя бы грунтовка, то ты уже чувствуешь, что пойдут здесь и не станут обходить по кустам. Определяешь уже, где примерно танк должен идти.

— Как стреляли немецкие танки: с ходу или с остановок?

— С ходу почти не стреляли, только с остановок, ведь при езде толком прицелиться нельзя, а немцы всегда точно били. Выстрелил и поехал дальше. Но при этом всегда выпускали в ходе остановки только один снаряд, не больше. А когда видит, что много нашего брата, то один танк стреляет, и сразу за ним второй, третий. Психологически действовали на нервы непрерывной стрельбой.

— Поддерживала ли пехота немецкие танки?

— Обязательно, всегда группа немецких пехотинцев находилась около танка и поддерживала атаку. В основном это были автоматчики.

— Каким образом выбирается позиция для орудия?

— Ее выбирает командир огневого взвода вместе с командиром орудия. Допустим, командир взвода приказывает поставить в таком-то месте. А командир орудия говорит: «Нет, так не пойдет, надо стоять там, где пойдут танки, вон удобное место, чтобы по ним можно было бить, и чтобы нас не заметили сразу». Так и ставили, за углом дома, или за кочкой.

— Катили ли 76-мм орудия вместе с пехотой?

— На передовой приходилось таскать пушки, для этого ручки на станинах имелись, но вообще-то очень неудобно ее тягать было, ведь на руках поручень держишь, тяжело. Да и вместо семи человек в расчете четыре, пять, а то и три солдата.

— Окрашивали орудия? Наносили зимой «белую сетку» под снег?