«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

— Нет, времени не было. Все время в ходу и в движении. Только когда была переформировка, если разобьют орудия или людей, тогда красили зеленой краской, и только.

— Сколько орудий вы сменили на фронте?

— Лично я дважды менял орудия, которые были полностью разбиты. А так еще вначале нам дали короткоствольные пушки старого образца, но их быстро поменяли.

— Сколько снарядов обычно готовили на бой?

— Полный боекомплект с собой никогда не возили. Всегда у нас бронебойных, осколочно-фугасных снарядов и шрапнели по три-четыре ящика каждого вида, в ящике по пять снарядов. Зачем нам много класть на машину, ведь после боя постоянно делали пополнение боезапаса.

— Чаще приходилось иметь дело на передовой с самоходками или танками противника?

— Тут сложно сказать, доводилось сталкиваться и с теми, и с другими. Самоходки для артиллерии ничем не отличалась от танков, били их также в основном в борта.

— Часто приходилось применять шрапнель?

— Раза три за всю войну. Немцы редко подбирались на расстояние, чтобы их эффективно поражать шрапнелью.

— Известно, что советские снаряды хранились в густой смазке, перед их использованием смазку полагалось счистить. Кто этим занимался?

— Занимались так называемые ящичные. Они имели тряпки и все остальное для протирки: какую-нибудь дерюгу. После войны я узнал, что мой отец в годы войны делал 76-мм снаряды в Сызрани. Так что очень может быть, что именно его снаряды я отправлял врагу.

— Как хранились снаряды на позициях?

— На огневой позиции в первую очередь копаешь место для орудия и с помощью специальных бревен подпираешь станины, а ящики складываешь рядом. Если стоишь на одном месте долго, тогда готовишь специальные ровики для снарядов, но мы редко где задерживались, бывало, раз пять за ночь огневую позицию меняли. Только чуть окопаешься, и тут же приказ: «Перейти на новое место».

— Как далеко друг от друга стояли орудия на передовой?

— Обычно 25 метров, иногда до 30 метров стояли одно от другого.

— Какую задачу чаще доводилось выполнять: борьбу с бронетехникой противника или пехотой врага?

— Часто приходилось воевать без пехоты. У нас в машине был даже трофейный ручной пулемет, автомат ППС и штатные карабины. Причем на всякий случай к ним прикрепляли штыки. Война есть война.

— Как кормили в противотанковой артиллерии?

— Очень плохо. Даже не хочу говорить об этом. Выживали за счет трофеев. Приедешь в какую-нибудь деревню, орудийный номер Тоскаев был умницей, умел меняться, пойдет, полмешка трофейной муки отдаст, чтобы бабы испекли хлеб. Только нам горячий хлеб вынесут, как уже перебрасывают на другую позицию.

— Как поступали с пленными немцами?

— Приведу интересный случай. Когда немецкая пехота отступала в Карпаты, а немецкие танки в гору не пошли, не смогли, при этом экипажи отказывались сдаться. Тогда поставили «Катюшу» на прямую наводку, метров 150 до них было. И она ударила залпом. Тотчас же сдались. Один из пленных подошел ко мне, в немецкой форме, а кругом же наши стоят, орудия расположены. Встал напротив меня, трясется, и видно, что наше, славянское лицо. Спрашиваю его: «Откуда хоть сам?» Как-то время было поговорить, он в ответ на вопрос только отмахнулся. Оказалось, что наш парень, бывший пленный, перешел на службу к немцам. А командир полка увидел его, и кричит мне: «Пристрели!» Знаешь, мне как-то стыдно стало, как же стрелять в живого человека. Пожалел его, хотя и знал, что власовцам пощады не было. А немцев, даже зверей, все равно в тыл отправляли. Хорошо помню, как мы спасали для жителей в сентябре 1943-го в Миргороде ток с обмолоченной пшеницей, который враги облили бензином. И рядом валялось штук пятьсот убитых коров, также облитые бензином. Начальник разведки полка Березин подобрался к поджигателям, а это оказались артиллеристы с орудием, и, угрожая им сигнальной ракетницей, взял в плен весь немецкий расчет. И мы их честно отвели в тыл, в штаб, а что там с ними делали, никто не знает.

— Как относились в войсках к партии?

— Я был комсомольцем, в Германии вступил в партию. Отношение к коммунистам и партийным членам тогда было намного лучше сегодняшнего. Уважали друг друга. А сейчас даже говорить не хочется.

— Фамилии Жукова и Рокоссовского звучали на передовой?

— А как же. Но я больше всего уважал генерала армии Николая Федоровича Ватутина. Мы относились к нему по-хорошему, верили в него, верили в Победу. А после войны полюбил Георгия Константиновича Жукова. Это настоящий полководец.

— Как вас встречало мирное население в освобождаемых странах?

— Мы ко всем относились по-хорошему, но среди немцев, поляков и особенно среди бандеровцев встречались люди, которые к нам плохо относились. На Западной Украине один из местных сделал отверстие в соломенной крыше, по дороге ехал наш извозчик, и он его пристрелил. Причем бил, собака, точно, как снайпер. Тогда комбат Покрашевский приказал облить хату, и ее сожгли, в пожаре раздался взрыв гранаты, по всей видимости, он подорвался. Ненавидели нас бандеровцы люто. А вот чехи встречали великолепно, очень нам были рады.

— Немецкие трофеи собирали?

— У пленных немцев всегда забирали часы. Они, видимо, и сами знали об этом, поэтому сразу же расстегивали ремешки и добровольно отдавали нам часы.

— Посылки домой посылали?

— Было дело, одну посылку послал родным. Хорошую посылку, какая-то вера имелась, что стану гражданским. Положил в нее костюм, отвезли в нашу бригаду. И забрали его с концами. Мать получила только ту часть, где я упаковал простыни и наволочки.

— Что было самым страшным на войне?

— Когда попадаешь под «Ванюшу», который еще «ишаком» назывался. Это немецкий шестиствольный миномет. Попал я под него на Полтавщине. Зашли в какое-то село, расположились между церковью и ветряной мельницей. Решили устроить себе баню. А неподалеку располагалась немецкая передовая. И тут внезапно начался обстрел из шестиствольного миномета. Один из реактивных снарядов попал в повара, и его убило на месте. А потом мы несколько раз попадали под очень точные удары вражеской авиации. Однажды я еле-еле спасся от бомбы, побежал к какой-то воронке, не добежал метра два до нее, как почувствовал, что осколки землю прорезают, упал на землю, кубарем покатился и упал в эту воронку. Тайна точных налетов открылась мне только на встрече ветеранов в 1975 году. Выяснилось, что одного штабного офицера, который недолго пробыл у нас в штабе полка и быстро отбыл куда-то в тыл, в 1954-м арестовали в момент передачи американцам секретных проектов из военного НИИ, где он работал. И в ходе расследования узнали, что он начал свою шпионскую деятельность еще в годы войны, когда передавал немцам по рации координаты полка. Тогда в качестве свидетелей вызывали многих ветеранов, и они рассказали, что перед налетом арестованный всегда отходил метров на 200 от штаба, якобы по маленькому. Но тогда никто не думал как-то связать налеты и его отлучки.

— Женщины в части служили?

— Нет, у нас их не было. Это же противотанковая артиллерия, здесь место мужчинам.

— Молились ли в войсках?

— Сама природа, самосознание людей предполагает слова «Спаси и сохрани». Было такое, я не отрицаю. И сам молился.

— Как мылись, стирались?

— Как попало. Однажды грязь на теле и вши так заели, что мы не выдержали, нагрели воды, выкопали землянку, накрыли ее, чтобы хоть маскировка была, и горячей водой в землянке два или три человека наспех вымылись. А одежду прожарили.

— Получали ли вы какие-то деньги на руки за подбитые танки противника?

— Может быть, начфину и приходили какие-то деньги за подбитые танки, но до нас они не доходили. Начфин изредка собирал нас, выдавал облигации Госзайма, мы подписывали какие-то бумаги, и он их тут же забирал. Так что деньги нам не выдавали.

— Ваше отношение к особистам?

— Понимаешь, они порой защищали свою шкуру, предадут суду невинного человека, лишь бы подняться и чин новый получить, вскарабкаться наверх. Плохо к ним относились. Сидели они всегда в тылу, вот замполит передовой не чурался, прямо на боевых позициях меня принимали и в комсомол, и партию. Вот к замполитам хорошо, с уважением относились.

Иван Тимофеевич Лыжин. слева: Крым, 1947 год, справа: Симферополь, 2010 год

— Орденом Славы III-й степени и двумя медалями «За отвагу».

После демобилизации Белогорский райком партии направил меня в промкомбинат начальником снабжения. Проработал там два года, комбинат, в том числе благодаря и моим усилиям, получил Трудовое Красное Знамя. Затем крымский обком направил в Раздольненский райком партии, там работал около восьми лет. После трудился в Симферополе председателем квартального комитета, провели газ, все организовывал: и воду, и телефонную связь, добивался талонов на сахар. Об одном жалею: что при пожаре дома мои награды сгорели, тогда не до них было. Теперь появились подлецы, сами-то не воевали, которые начали говорить, мол, я в тылу отсиделся. А ты мне наградные листы на орден Славы и медаль «За отвагу» принес, я этим подлецам прямо в морду суну: пусть полюбуются, как я воевал.