«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Я родилась 12 октября 1921 года в поселке Котельниково Сталинградской области. Мать поначалу занималась домашним хозяйством, а после ухода отца Георгия Ивановича (он нас бросил, когда мне было три года) стала работать на станции дезинфектором. В 1935 году мама во второй раз вышла замуж за Кузьму Захаровича Видяйкина, в 1936-м у них родился сын, мой сводный брат Юрий. Отчим трудился кондуктором товарных поездов. Так что семья у меня рабочая. Ходила в школу, окончила девять классов, а потом училась в 1939/1940 году в Шахтинском горном техникуме имени Павла Ивановича Степанова по специальности «маркшейдер». Уже на первом курсе нас спускали в шахты, и там мы застряли между стенами. Ну что же, клеть остановилась, свет потух. Стало очень страшно. И девчонки, которых я соблазнила ехать в этот техникум, меня просто чуть ли не матом ругали. Для высвобождения клети стали взрывать пласты, это было очень жутко. Потом все прошло, свет дали, опустили в шахту, и нас повели по тропинкам в забое, в некоторых местах пришлось двигаться ползком. Страшно, но захватывающе.

Затем на втором курсе внезапно отменили стипендии, жить не на что, и я вернулась домой. Поступила работать секретарем в районный отдел милиции, которым руководил Горшков. Запечатывала конверты, ставила на них сургучные штампы. Потом меня перевели в паспортный стол, где я трудилась вместе с Анной Платоновной Левочкиной. Паспорта выписывала, оформляла прописку, убытие и прибытие, заполняла учетные бланки. Руководил паспортным столом Устинов, страшно пунктуальный человек. Случаев нарушения паспортного контроля не было, за этим строжайше следили, чтобы в паспорте было указано правильное имя и отчество, все такое. Очень строго было. А напротив нас сидел Ипатов, начальник райотдела НКВД.

В отделе никаких разговоров о возможной войне не велось, даже не думали о том, что может быть какой-то конфликт. 22 июня 1941 года я находилась дома, а мама пошла на базар. И вполуха слушаю радио, там что-то говорят, а я никак не пойму, в чем дело, почему объявили о том, что передают экстренное сообщение. Вышла на улицу, смотрю: идут женщины, слезы у них на глазах. Одна прямо рыдает. Снова не могу понять, в чем же дело. Оказывается, объявили о том, что на Советский Союз напала Германия. И люди шли возбужденные, все женщины плакали. В первые дни мне казалось, что война станет неким подобием взрыва: вспышка, гром, и она закончится. Никто не думал, что война протянется столько времени и будет столь тяжелой. В связи с мобилизацией пришлось полностью погрузиться в работу, многие вещи до меня не доходили.

В конце лета 1941-го я у Устинова отпросилась: «Отпустите меня на учебу». Решила снова пойти в горный техникум, хотела проехать через Сталинград на станцию Лихая и оттуда добраться в Шахты. Не доходило до меня, что немец-то наступает. Доехала до Сталинграда. А там билет на Шахты не дают. Тогда я была вынуждена со студенческим билетом горного техникума пойти в Сталинградский электрохимический техникум. Счастье, что начальник учебной части Заборская приняла безо всяких документов по одному студенческому на 2-й курс. Мы жили в бараках на станции Бекетовская. Но как таковой учебы не получилось, потому что нас стали посылать на уборку помидор, рыть окопы, весь сентябрь и октябрь, а в ноябре 1941-го начались первые налеты на Сталинград. Один из налетов произошел прямо днем на стацию Бекетовскую, и бомба попала в местный детский садик. Благо то, что детей как раз вывели на прогулку, потому что здание было полностью разрушено. И тут мы поняли, что дело пахнет керосином.

Вскоре к нам из райкома комсомола пришел паренек в общежитие, и объявляет: «Девчонки! Кто хочет записаться на курсы радистов? Вам там будут кормить, поить, одевать». А у меня было безвыходное положение, потому что есть нечего. Из Котельниково все время шли составы на Москву через Сталинград, и мать с отчимом старались отправить хоть какую-то посылку. Но Кузьме Захаровичу надо весь состав обойти, пока он вернется за посылкой: сумки с продуктами уже нет. Воровали на железной дороге страшно. Так что сами понимаете, я жила чуть ли не впроголодь, а тут такие обещания! Первая записалась. А потом девчонки первого, второго и третьего курсов все записались вместе со мной. А вот ребят с 4-го курса не брали, потому что они были дипломниками. Забегая вперед, расскажу, что один знакомый паренек после окончания техникума записался добровольцем в Красную Армию и в Польше погиб.

После того, как список был готов, объявили о том, что поедем на станцию Муртазово Кабардино-Балкарской АССР. Безо всякой медкомиссии отправили прямиком в военкомат, куда мы пришли с документами. Здесь паспорта забрали, чтобы никто не передумал. Странно, но мы тогда еще не понимали того, что попадаем в армию. Ну что же, сели в состав и поехали. 21 декабря 1941 года в Котельниково я сошла с вагона, а сопровождавшему нас старшине девчонки рассказали, что это мой родной поселок, поэтому он за мной следом пошел. Вбежала в здание вокзала, а там стоят пленные немцы. И рядом никого из наших русских. Понимаете, хорошо, что старшина меня догнал. Если бы не он, было бы мне жарко, ведь никаких документов с собой не имелось. Так что даже не увидела знакомых, чтобы они передали матери, куда я поехала на учебу. Вернулись в вагон, только вошли, как поезд тронулся. Если бы замешкалась в Котельниково, то большую беду бы себе наделала.

И мы поехали дальше на Муртазово. Привезли нас туда. Идем кто в калошах, кто в туфлях, а снег уже выпал. Ну, кое-как пришли. Сначала нас покормили, потом вошли в школьный двор, где выстроили нас, и говорят: «Вот сейчас пойдем в баню, а тогда будет совсем другой разговор». Сходили, попарились. После нам выдали обмундирование: длинные гимнастерки и юбки. Сами понимаете, на кого мы были похожи. Опять отвели во двор, выстроили в линеечку, стоят перед нами командиры, рядом за столом сидел человек из НКВД. Спрашивают: «Кто из вас идет добровольцем в ряды Красной Армии?» Все как-то не ожидали такого вопроса. Тут же последовал еще более грозный вопрос: «Кто не хочет служить? Шаг вперед!» Одна девушка вышла, у нее, оказывается, хронические сердечные приступы, приняли решение отправить домой. Все, остальные согласились служить. Оправились, приказали немножко подкрутить юбки, кто попытался сбегать за иголкой и ниткой, тут же получил приказ: «Стоять на месте, потом будем подшивать!» И приняли мы присягу о верности Родине. И началась боевая жизнь.

Рано утром в шесть часов подъем. Через плечо накидываешь ремень и выбегаешь на улицу делать зарядку. И представьте: никто не болел. Хотя прямо с постели на улицу выходили. Но зато нас мучили портянки. Никак не могли правильно одеть эти проклятые портянки. Ведь выдали же ботинки 42 размера, портянки-то нужны, чтобы ноги не терли. Кошмар, как вспомнишь все это.

Днем вначале учили материальную часть радиостанций РБ и 6-ПК, а затем стали изучать на слух Азбуку Морзе. Буква «А»: «точка-тире», слышится как «ти-та». Буква «Б»: «тире-точка-точка-точка», или «та-ти-ти-ти». Этому нас обучали в классе. Перед преподавателем стоял зуммер, мы одевали наушники и слушали, как он передавал. Я была отличницей. По итогам трехмесячного обучения лучших на курсе отправили в Горьковскую военную школу радиоспециалистов. Меня в нее также включили. Вот там я изучала радиостанции РБМ и РСБ-Ф, которая была установлена на грузовике ГАЗ-АА. Как включишь радиостанцию: красавица, лампы загорятся. Я и сейчас бы на ней работала. Мы тщательно изучали материальную часть. Причем делали это на открытом воздухе в лесочке, а в классах изучали цифровой и буквенный тексты, правила их передачи. Девушки учились отдельно от ребят. Кстати, мы находились в Горьковском кремле. Я маме не могла написать, где я есть, поэтому указала в письме: «Мамочка, нахожусь как в Москве на Красной площади». Мать пошла к соседу, а он говорит: «Да она у вас в кремле!» И мама приехала ко мне в Горький. Немец бомбил в пути тот пароход, на котором она прибыла. Сам Кремль был обнесен камнем, но имелся и деревянный забор вокруг плаца, и мама утром в щелочку, нас как раз вывели на зарядку, всех девчат, ребята с другой стороны занимались, среди такой массы разыскала меня. Кричит протяжно: «Катька!» А я услышала голос, и удивляюсь: «Да это мать!» Но у нас же не было с ней переписки, что она приедет-то. Тогда говорю командиру: «Разрешите выйти, я пойду, это моя мама!» Он буркнул: «Иди». Побежала на проходную, а караульные скрестили передо мной винтовки со штыками. Не пускают. Стоим с мамой между винтовками. Слезы на глазах и у меня, и у нее. Все равно не пускают, говорят: «Идите к начальнику школы». Пошла к нему, он заметил: «Правильно не пустили, а как же, ведь надо все делать в соответствии с инструкцией». Выписал мне увольнительную на два дня, но при этом указал, что на занятиях я должна присутствовать. Зато вечером смогла встретиться с мамой, которую поселили к жене нашего инструктора-капитана. И тут, конечно, матери разрешили войти в нашу казарму, она увидела, в каких условиях мы живем. Коечки все как в линеечку выстроены, подушечки на них тоже ровненько в линию лежат. Полотенца в линеечку висят. Посмотрела также, как нас обучают, как строевой занимаемся. А мы постоянно песни пели: «Катюшу», «Дан приказ ему – на Запад». Но больше всего нравилась такая песня:

Там, где пехота не пройдет
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица.

И еще одну любили:

Эх, граната, моя граната,
Ведь мы с тобой не пропадем,
Мы с тобой моя граната
В бой за Родину пойдем!