«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Прибыли трое саперов из инженерно-саперной бригады, условились с ними, что средством связи у нас станет телефонный шнур длиной 40 метров, один конец у них, второй – у меня, и когда саперы прорежут проход, они дернут за шнур и потихоньку уползают, а мы уже начинаем свою работу. Вылезли мы на половину нейтральной линии, которой было всего-то метров 150. Чувствуем, что саперы дергают шнур, это значит, что проход уже прорезан. Ну, теперь уже никуда не денешься, надо ползти. Кое-как с автоматами долезли до проволоки. На фоне неба прекрасно виден немецкий бруствер. У нас обычно траншеи сплошные – рота занимает позиции, и потом идет стык с позициями соседней роты, а у противника между траншеями имелся промежуток, мы в него проползли и получается, что сзади подползли к брустверу. Боец Рысьев, здоровый моряк, спрыгнул в ячейку, а мы лежим около траншеи с автоматами наготове. Вот зашуршала палатка, закрывавшая вход в блиндаж, расположенный от ячейки примерно в пяти метрах. Видно, что у немцев внутри блиндажа тепло. Вышел немец, позевал, ему тепло спать было, и опять вернулся назад. Сердце прямо в землю вбивалось, ведь мы не знали, чем это все закончится. Потом, когда он во второй раз вышел, то пошел в свою ячейку. Только дошел до бруствера, как Рысьев его оглушил, выкинул на бруствер, и тут немец во всю глотку заорал. Вскоре поднялась стрельба, ракеты в воздух полетели, тогда мы схватили немца за руки и за ноги и бросились в этот проход. Моментально все проделали, я даже не помню, как мы выбрались и выскочили на нейтральную линию. Там находилась большая воронка, и мы спаслись только тем, что ринулись в нее. Когда немного поутихла стрельба, то мы проползли в свою траншею и пленного прямо в нее бросили, сами буквально попадали вниз. Все в грязюке, смотреть страшно. В это время начальник штаба батальона доложил по телефону командиру полка, что трофей взят! Кричит в трубку во все горло. Мы повели немца к штабу полка, майор Ослоновский с начальником штаба вышел нам навстречу, а «язык» стоит, трусится весь, ведь он понял, где находится. Комполка приказал дать пленному водки, прежде чем допрашивать. Немец стоит, ноги расставил, дали ему сто грамм, он выпил, после чего еще и говорит на ломаном русском: «Мало!» Начальник штаба полка вынимает пистолет и грозится: «Я тебе дам мало! Я свою порцию тебе отдал!» Этого «языка» забрали в штаб дивизии, и он рассказал, что они ждут атаку русских до восьми утра, если наступления нет, то раздеваются и спать ложатся.

На третий день после удачного поиска силами одного батальона мы выбили противника из этих траншей и заняли возвышенность. Теперь наша сторона расположилась на господствующей высоте, мы прекрасно видели вражеские позиции. Во время атаки немцы прямо как лебеди, все в белых кальсонах и рубахах, бежали через небольшой заливчик Сиваша, в котором имелось водички по колено, не больше, на ту сторону. Там враги и заняли оборону. Ну, требуется расплата. Командир полка говорит нам: «Я, ребята, не имею права отпускать вас домой. А вот в тыл на украинский берег я вас на десять дней направлю». Дает нам с собой канистру спирту, и мы проехали через Сиваш, через который к тому времени сделали переправу. Тыловики отработали серьезнейшим образом – натаскали земли, насыпали ее в мешки и укладывали их по мелководью с обеих сторон от одного берега к другому. Саперы также проделали большую работу – в сам проход, оставшийся между мешками, уложили понтонный мост. По нему переправлялись даже танки. Я даже помню такой случай, что когда этот мост был выполнен еще до половины, то подул сильный ветер, который принес в Сиваш воды, так что мешки, которые укладывали в Сиваш, размыло и остались только хвостики. Все восстановили. Когда мы оказались в тылу, то нам тут же рассказали, что не сегодня-завтра будет наступление. Но мы уже и сами чувствовали, ведь весь плацдарм был забит техникой и артиллерией. Готовились очень серьезно, так как в Крыму сидела целая 17-я немецкая армия – это тебе не игрушка.

Накануне большого наступления вечером командир полка нас вызвал и предупредил, что завтра начнется атака, и мы никуда не должны от него отходить. Утром 8-го апреля 1944-го года началась массированная артподготовка. И на Перекопе, и у нас на плацдарме. Тьма-тьмущая разрывов и свиста, я такого потока снарядов больше никогда не видел. Действительно, хорошо подготовились. Наш полк должен был наступать через небольшой заливчик Сиваша, примерно 700 метров в ширину. Немцы засели на той стороне, куда мы их выгнали. И в первый день наш полк не смог прорваться – только выскочили солдаты на их берег, там их быстро встречают, на себя вызывают артиллерийский огонь, в результате весь Сиваш стал серым от шинелей мертвецов. 9 апреля 1944-го года нас вызывает командир полка и дает задание: «Отправляйтесь в передовую в траншеи, возглавьте новую атаку». И в 10-00 утра снова началась артподготовка, я с взводом перебежали через Сиваш, и немцы, как и вчера, вызвали на себя огонь, и только я вступил на твердую землю, как неподалеку разорвался снаряд, и меня ранило осколками в левую руку, в голову и контузило. Потерял сознание, наши войска пошли вперед, а я остался со всеми убитыми лежать. И только когда солнышко припекло, то понял, что живой. Смотрю, что где-то впереди идут бои, и порадовался, что, Слава Богу, ребята прорвались. Вскоре меня подобрали санитары, кстати, вокруг лежали одни убитые. Переправили через Сиваш в Мелитополь, где был размещен приехавший из Москвы госпиталь, в котором работали врачи из столичного медицинского института. Размещались мы в конюшнях конного завода, где были построены нары и все приспособлено под госпиталь. Затем нас переправили в Сочи. Везли в эшелоне с красными крестами. И вспомнил я, что когда мы находились в обороне, то из политотдела дивизии приходили лекторы и читали лекции. Соберут кучку солдат – и начинают о чем-то рассказывать. Помню, что одна тема звучала – «дидактический материализм». И в ходе лекции нам говорили о том, что ничего в этой жизни нет ничего постоянного, все течет и изменяется. И вдруг я из этого ада, в котором пробыл несколько месяцев, попал прямо в Сочи, в настоящий рай. Санаторий «Беларусь», в котором мы находились, и где меня вылечили и сняли гипс, представлялся райским местом, каким-то нереальным после фронта.

Но долго мы там не задержались. На руке еще швы были синими, и отправляют меня в числе 15 выздоровевших в Ставрополь в запасной полк для формирования маршевых рот на фронт. Здесь я понял, что в стране идет тотальная мобилизация, потому что призывали даже стариков в 50 лет. Я пробыл в этом полку с полмесяца, нас построили к маршу, выдали все новенькое с иголочки, я не представляю, как крепок был наш тыл, если мог всех столь четко снабжать. И полторы тысячи новобранцев через весь город под музыку двух оркестров отправились на вокзал. Шли мы от казарм до железнодорожного вокзала три километра. И там уже стоял эшелон с двумя паровозами, ожидал нас. Через пятнадцать минут после посадки мы покинули Ставрополь. Дорога шла зигзагами, хвост только на повороте, а мы голову состава видим, и весь эшелон дружно пел «Прощай, любимый город!» Десять суток мы находились в пути.

Нас направили на пополнение 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, который тогда находился в Белоруссии. Привезли нас в город Слуцк, а корпус к тому времени эшелонами уже перебросили в Румынию. Эта страна уже капитулировала, нас поворачивают на 180 градусов, и приезжаем мы в Румынию, там уже выгружается корпус, эшелоны стоят в городе Яссы. Нас быстро вывели за город, все голодные, как-никак, десять суток ехали на сухом пайке. Начали ребята по магазинам ходить. Но Иосиф Виссарионович Сталин все предусматривал – из Монголии местные жители пригнали табун диких лошадей, которые провели в пути больше двух месяцев. Они прибыли к нам на пополнение. Ну, среди пополнения у нас имелись и моряки, которые задом наперед седло на лошадь укладывали. А она же, монголка, дикая, голову опускает вниз, и сидишь на ней как перед пропастью. Думаешь, сейчас споткнется, и улетишь вниз головой, без фронта погибнешь.

Через неделю весь наш корпус в полном составе двинулся на границу с Венгрией. Попал я в 32-й гвардейский кавалерийский Кубанский казачий Слонимский Краснознаменный ордена Александра Невского полк 9-ой гвардейской кавалерийской казачьей Кубанско-Барановичской дважды Краснознаменной орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого дивизии. Определили меня в звании сержанта помкомвзвода в сабельный эскадрон.

Латышев Юрий Романович