«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

Я родился в городе Сальске Ростовской области. Очень интересный город. Я маленьким думал, что такое Сальск? В этих местах протекает река Сал, примерно такая как Ахтуба. Недалеко оттуда Буденный воевал, зародилась во время войны 1-я конная армия, ну и вообще там кавалерией занимаются. Чем еще интересен этот город? Дело в том, что в том районе, до войны было два военных конных завода им. Семена Михайловича Буденного, и очень сильные колхозы, вообще район очень богатый, земля — метра на полтора чернозем, и жили мы там хорошо всегда, там был зерновой колхоз-гигант. В каждом колхозе еще были свои конные фермы. Город хоть и не большой, меньше Камышина, но имел свой ипподром. Мы мальчишками мы ходили смотрели. Тогда кино еще немое было, и деньги еще надо платить, а на ипподром ходили почти все.

Мой отец выходец из довольно богатой казачьей семьи, он имел казачье звание, но был приверженец марксистских взглядов. Я его плохо помню, он умер в 33-ем году, когда мне 8 всего лет было. Он окончил институт еще до революции, примкнул к марксистскому движению, и от него семья отказалась, он был очень умный человек. Кроме того, мои дядьки были и красными партизанами, и в 1-ой конной армии. Дядьки мои и тетки еще до войны были в ансамбле песни и пляски Донских казаков, в Ростове они жили. Я с удовольствием на них ходил.

Отец когда умер, мать вышла замуж за другого, нас двое было ребят, и мы переехали в военно-конный завод. Вообще Сальский район очень большой, он граничит с Калмыкией, военно-конный был завод далеко в степи — 80 км от железной дороги. Там я учился в 5,6,7 классе. Это было госпредприятие — голая степь, стояла центральная усадьба завода из каменных построек, из красного кирпича, одноэтажного типа, квартиры на четыре семьи. Я живу в Волгограде с 54 года, и мы считаем, что живем в степи, но это не степь. Вот сколько я тут живу, а все равно считаю, что моя душа там. Там настоящая степь! Здесь степь изрезана буераками, балками и оврагами, а там настоящая степь — ровная как стол. Настолько была ровная, что можно без всякой боязни, с закрытыми глазами скакать на лошади в любую сторону, и нигде она не спотыкнется, не упадет.

В тех местах Азовское море сливалось с Черным морем, и земля с солью немного. В степи река Маныч, но это не река, а озеро соленое. Я когда там жил, то думал, что все реки соленые, ширина ее как здесь Волги, вода там не текла никуда. Пить воду невозможно, а когда засуха, соль выступает на берегах и гибнет рыба, а рыбы полно, в Азовском же море вода соленая, а сазаны водятся.

80 км от дороги, никаких сообщений с районом нет. Военный завод был довольно большой. Пшеницу там почти не сеяли. Завод занимал территорию примерно 20 на 10 км, делился он на 5 конных точек и на 34 сарая. У нас там было много калмыков, рядом же Калмыкия. Точки это по существу бригада, где жил бригадир, 5-6 домиков, конюшня. Сараи — там жили табунщики, сколько было табунов столько и сараев, — 2-3 домика и водопой, в Маныче нельзя было брать воду, брали из колодцев.

Лошади исключительно Донской породы, беспривязное содержание — лошади конюшен не знали, а паслись зимой и летом в этой бескрайней степи. Там снега выпадало мало, и трава всегда стояла сухая. Дважды в год завод косил себе сено — сенокос — самое тяжелое время. Но сено это не для того, чтоб лошадей кормить, вдруг какое-то несчастье: или больных, или молодняк подкормить. Сено складывалось. Лошадей, когда большая пурга или ненастье какое, гнали к точке, у каждого конного сарая из плетней были сделаны загоны, типа угла, в любое время, с какой бы стороны не дуло, всегда можно найти затишку. Были и конюшни, но там были только больные лошади. Там у нас был свой ипподром. Если в Сальске мы в кино не ходили, то тут и вовсе ничего такого не было.

Командовали военные, 4 шпалы и 3, а остальные все были гражданские. Каждое воскресенье на ипподром, ну, какой там ипподром — просто поле приспособленное, все мы туда приходили и смотрели скачки, джигитовку. Это было бесподобное зрелище! Я этим делом настолько зажегся! Лошадей нам давали часто, но без седел, мы, мальчишки помогали поить, а нам хотелось с седлом. Тогда мы воровали. У нас там был магазинчик, перед ним коновязь, приезжали люди из конных точек, и лошадей привязывали. Мы украдем лошадей и скачем верхом, наперегонки. За нами погонятся — мы их привяжем, а сами куда-то спрячемся. Место это было бесподобное. Весной от тюльпанов оно было все красное, ногой нельзя ступить, чтоб не наступить на тюльпан, но мы выбирали себе не красные, а особенные цветы. Научился я там различать (сейчас уже не помню конечно) разные травы целебные. Даже тогда мальчишками мы уже все это знали.

Сейчас косят сено и сваливают в копну, а тогда просто скашивали, а копнили потом конными граблями. Вот скосили — оно сохнет же быстро, граблями вовремя надо убрать от дождей, хотя там дождей-то и не было. Нам мальчишками приходилось на этих граблях работать.

Была и охота, зайцев же много, но с ружьями охотились редко. С собаками в основном гоняли, причем, там редко у кого были породистые, с обыкновенными собаками, лиса была, и волки тоже. А настоящие наездники, табунщики, их же много было у нас. Были у них нагайки, но это оружие, а не плеть.

У нас там было много волов, управляют лошадью поводьями, а быками ничем не управляют, и налево — цоп, а направо — цобе, если налево надо повернуть — говоришь цоп, а если направо — цобе, и они поворачивают. Так было на всем Дону. Быки были, верблюдов ферма была, овцы тоже свои, в общем богато было.

Настоящая нагайка делалась из полового органа быка, когда убивали, его вытягивали, на него — гирю, и делают эту плеть. Калмыки называли — ташмак. Изготавливалась рукоятка, а на конце вделана свинчатка. А то что сейчас носят, это просто символ казачий. На самом деле… представьте этой штукой… бежит заяц или лиса, а он на лошади догоняет и как ударил! Там же свинцовая пуля там на конце.

Я служил уже в кавалерийских частях, и в уставе категорически запрещалось лошадей бить. Лошадь бить нельзя, как можно своего друга бить?

В этой атмосфере мы научились ездить на лошадях. Потом перед самой войной переехали опять в Сальск. Я уже окончил 9 классов, перешел в 10-й. Я мечтал пойти или летчиком, или в кавалерию.

— Как вы узнали о начале войны?

— Это были уже каникулы. Вообще-то и по радио, и в газетах (мы их не читали, конечно, а радио слушали) всегда говорили, что обстановка очень напряженная. Мне уже 16 лет было. Может, я еще и слабо в политике разбирался, но по радио все время объявляли, что рано или поздно на нас нападут. Я хорошо помню, когда заключали пакт Молотова-Риббентропа, мы удивлялись еще, не понимали. Как бы нам не объясняли, в голове не укладывалось, как можно до этого насмерть, а потом вдруг заключить договор.

У нас там протекает речка Егорлык, там тоже вода горько-соленая, вот купаться туда сходишь, и надо потом обязательно обмываться. Соль проступает потом, что можно рисовать на теле. Есть два Егорлыка, наш назывался Вонючий Егорлык — вода стоячая, она впадала условно в Маныч. Есть еще Егорлык, есть Егорлыкская станция и станица. Там получше вода. Мы пошли купаться, оттуда идем часов в 12, и вдруг по радио объявляют, что началась война.

Все мы были тогда комсомольцами. Сказать, что я был паинька, я не скажу, у меня был довольно бойкий характер. Все мы кинулись в военкомат. Никого тогда не брали в 16 лет, а в военкомате написано было, что набирали на учебу — на курсы стрелков-радистов дальних бомбардировщиков, но брали не младше 23 года.

Я взял и снял копию метрики, а тогда снимали копию так — переписываешь, а нотариус заверяет. Я сам переписывал, и я эту пятерку так сделал, чтоб потом можно было переправить на тройку, и мой номер прошел, прошел я комиссию. Боялся я за слух или что-нибудь по здоровью, но прошел медкомиссию и думал, что попаду в стрелки-радисты.

Немцы впервые заняли Ростов, его же занимали дважды, а когда начинается тяжелое время, как обычно у нас: убирают в первую очередь начальство. Так и наш военкомат — смылся со всеми документами, и все. Потом наши отбили Ростов, а военкомат не знаю где.

Немцы опять стали на Ростов наступать, и нас всех в 41 году осенью отправили копать противотанковый ров — от Батайска до Азова, вдоль Дона. Там примерно 40 км. Было очень много людей, преимущественно пожилых и 24-25 годы. Мы там копали. На каждый погонный метр было по человеку. Колхозы нас кормили, надо сказать, хорошо — полкило мяса и 1 кг картошки на человека. Мы копали шесть метров глубиной и шесть шириной. Рядом стоял аэродром наш, кстати, в Сальске аэродром был, и я там видел впервые воздушный бой. На нашем аэродроме стояли, их называли ночные истребители «Чайка» — это типа биплана, только верхнее крыло не сплошное, а приподнято. На него налетели 7 мессершмитов. Что мы увидели тогда — весь город плакал. Мы видели как 20 наших «чаек» поднялись в воздух, а семь немецких мессеров в упор их расстреливали. Не всех они посбивали, они тоже свою тактику имели. Наши самолеты, у них же маневренность большая, они клубком крутились, друг друга защищая, а мессера кругом окружили и как врежутся туда, так нету. Их ни одного не сбили, а наших пять. Это вот врезалось в память, и было больно очень смотреть.

Когда мы были уже между Азовом и Батайском, там тоже был аэродром, но там самолеты были другие — Яки или Лавочкины, и там уже другая была картина. Как появляются самолеты — моментально дежурный оповещает, и начинается бой. Уже на равных. Нас они, надо сказать, не трогали, может, не было у них возможности — аэродром рядом же, там все время дежурный. Мы как в кино смотрели.

Потом немец занимает Ростов второй раз, и мы все побежали — весь трудовой и нетрудовой фронт побежали все. В Сальск пришли, и прибегает мой дядька родной, он был старший политрук, шпала одна. Бежит куда-то… и мы ушли — комсомольцы, мы побоялись. Начались наши скитания 42 года. 17 лет. Пристали к воинской части, ушло нас трое, все одногодки.

— А мать с братом?