«Красная звезда» за сентябрь 1942 года: «Гнусный враг»

До войны я учился в ремесленном училище, что было на Петроградской, возле Ситного рынка. Когда началась война и немцы приближались к городу, мы принимали участие в укреплении города. Мы готовились к тому, что немцы войдут в Лениград — вдруг ворвутся в город. У нас здание было пятиэтажное, на крыше были бутылки с горючей смесью. Были кроме того винтовки — шесть штук были, по-моему, у комсомольцев. А 8 сентября, когда замкнулось кольцо блокады, был большой надет фашистов на Ленинград. Горели Бадаевские склады, горел Ботанический сад, горели живые деревья в нашем районе, где наше ремесленное училище на Петроградской стороне, в районе Ситного рынка. Пришлось участвовать в тушении пожара, на большой площади.

В ноябре райком комсомола предложил пять комсомольцев добровольцами направить на фронт. Я хоть и был сектерарем комсомольской организации, изъявил желание пойти. После того, как нас поготовили немножко — штыковому бою, метанию гранат, и обращению с оружием, нас в январе-феврале нас через Ладогу перебросили на Волховский фронт. И я попал в 286-ю стрелковую дивизию. Это очень хорошая оказалась дивизия по современным понятиям. Она стояла подо Мгой, и как записано в биографии этой дивизии, она не отступила ни на шаг — ни до прорыва блокады, ни до окончательного снятия блокады Ленинграда в январе 1944 года. Но я в этой дивизии служил только до сентября 1942 года. За это время я стал командиром отделения, помощником командира взвода разведки, хотя у нас был и учебный батальон, я командовал фактически взводом разведки. Учеба была у нас как бы на практике. Ни одной ночи, ни одного дня не проходило без того, чтобы воевать. Так учебы как таковой не было. Если командиры проводили разведку боем — настоящее наступление, по нашим понятиям, то мы участвовали в разведке боем. Если период был тихим, то нас, разведчиков, использовали в боевом охранении. Мы находились впереди нашего переднего края, на нейтральной полосе, и следили за тем, чтобы немцы не пошли тайно к нам на разведку, и чтобы — неофицильно наша контрразведка, НКВД — чтобы наши туда не убежали и не сдались. Ну и меня часто они терзали — надо выверять таких, кто хочет уйти! Я говорю: «да нет таких, все хорошие, все честные!» В этом вопросе не было у меня с ними согласия. Они мне говорят: «а ты спровоцируй, скажи, мол, давай перейдем!» Я говорю: «как же я могу такое сказать? Они потом не вам, а какому-нибудь другому офицеру доложат, что я такое говорил. Я на такое никогда не пойду, ни на какие провокации.»

Потом я стал командиром взвода разведки, и мы проводили операции, ходили в ночной поиск, и за языком. Были удачные бои, были и неудачные. Была так называемая Синявинская операция в сентябре 1942 года — нужен был язык позарез. Нас контролировали два майора — один зам по политчасти командира дивизии, и начальник разведки дивизии. Разведка сложилась неудачно, прямо скажу, и по вине этих двух. Они выпустили нас, мы уползли, а получилось так, что кто-то там отстал, они его послали вдогонку. Послали его вдогонку, а он подорвался на мине. Взрыв, немцы всполошились, и мы были обнаружены. Когда мы вернулись, эти два майора были в ярости — их же высшее начальство послало. Меня спрашивают: «почему вернулся?» Я говорю: «потому что по цепочке было передано — отход» Как только немцы нас обнаружили, каждый передал по цепочке впереди ползущему команду на отход. Я как командир был впереди, за мной группа захвата, впереди два сапера. «Кто дал команду на отход??» А за мной полз старший по группе захвата, сержант, Кустовский, по-моему, была его фамилия. «А тебе кто дал?» — «А мне сзади передали.» Сержанта сразу изымают, в штрафную роту. А мне приказ — снова действовать, а уже рассветает. Немцы переполошены, все видно. То есть как бы напролом. Один майор, армянин, мне пистолет в грудь: «если вернешься ни с чем, расстреляем в собственной траншее как последнюю собаку.» Я ребятам говорю: «Все слышали? Пошли.» Мы поползли, на нейтралке я собрал всех, проволоку немецкую разрезали, вроде тихо. У нас было так, что сначала в немецкую траншею врывается группа захвата, чтобы схватить, справа группа прикрытия, и слева группа прикрытия, чтобы немцы не помешали. И вот по команде моей мы ринулись, и немцы нас встретили плотным автоматно-пулеметным огнем. Конечно, большинство погибло. Когда большинство погибло, мы уже лежали. Почему я уцелел — наверное, потому что вперед вырвался. Немцы уже сами начали выскакивать из траншей, чтобы нас брать в плен, и я отбивался автоматным огнем. Отползли, собрались на нейтралке. Неудачная операция. Я стал думать, что же мне делать. Назад вернешься — грозит расстрел, вперед — я и по национальности еврей, и по духу политбоец, как я могу сдаться? И вот не спеша собрал всех раненых, там было несколько легкораненых, и всех по очереди в течение двух часов вытащили в нашу траншею. Последним в траншею вполз я, и эти два майора мне говорят: «Ну сержант, ты молодец!» Я говорю: «какой я молодец, я погубил всю свою группу!» — «Нет, все равно ты молодец, всех вытащил, но у вас не получилось, что поделаешь.» Потом в штабе дивизии эту операцию разбирали, и мне сказали буквально следующее: «Эти два майора представляют тебя к медали „За боевые заслуги“, но ты не таков. Давай собирай новую группу, надо повторить операцию. Обещаем орден Красного знамени, получишь орденский паек, путевку в Лениград...» А тогда как орден, так давали сразу литр водки, буханка хлеба, банку консерв — тогда это было модно — американских. Ну что я буду, торговаться и спорить? Я был на все согласен. Но прошло два дня или три, я никого не собрал, и мы перешли в наступление. И вдруг в первый же день наступления командир роты кричит: «Сержант Спиндлер!» — «Я!» — «Тебя приказано отправить на офицерские курсы!» И таким образом я попал на офицерские курсы 8-й Армии, что находились в Сясьстрое. Учился я там четыре месяца. Должен сказать, что за эти четыре месяца мы больше воевали, чем учились, потому что это все же прифронтовая полоса. То туда нас бросали, то сюда. Я оставался командиром курсантского взвода. И вот в ночь на Новый 1943 год нас подняли — срочный выпуск офицеров, 20 человек. Меня одного выпустили лейтенантом, а всех остальных — младшими лейтенантами. У меня должность — начальник штаба батальона — такая высокая должность, 9 замкомроты, и 10 командиров взводов.

Я получил назначение в 73-ю морскую бригаду. С января я был помощником начальника штаба отдельного стрелкового батальона 73-й морской бригады. У меня назначение — начштаба батальона, а в морской бригаде у отдельных батальонов статус полков. «У нас нет батальонов! Кем тыраньш воевал?» — «Я разведчик» — «Ну, будешь помощником начштаба по разведке». Тут в январе 1943 года была попытка прорыва блокады со стороны Волховского фронта. Там много было войск, Вторая Ударная Армия, и так далее. А навстречу нам шел Ленинградский фронт. И к 18 января блокада Ленинграда была прорвана. Наша 73-я морская стрелковая бригада в момент прорыва блокады стояла в обороне на Синявинских высотах, и на какое-то время ее даже перебрасывали в район бывшего Невского пятачка — меняли там части. В сентябре 1943 года на фронте бфли у нас уже некоторые успехи, и бригаду расформировали. Моряки — настоящие моряки — пошли служить на флот, а такие как я, пехотинцы — пошли служить в пехоту. Так я попал в 124-ю стрелковую дивизию.

Уже в 124-й стрелковой я был помощником начштаба 406-го стрелкового полка по разведке. Там мы стояли от берега Невы вдоль Синявинской высоты — правда, мы в болоте, они на высоте. У меня на том берегу войны была станция подслушивания радиопередач. И вдруг в один из дней был зафиксирован такой разговор немецкий — танк Тигр благополучно прошел мост реки Мга, мост выдержал, и танк движется в сторону переднего края. Эти танки только появлялись, и для нашего участка эти сведения были важные! Кстати, этот мост там так и стоит, его не ремонтировали ни до, ни после войны. Раз появились такие сведения, мы сразу доложили командованию дивизии, и в штаб армии, и все были оповещены. Во-первых, если этот танк Тигр появится и пойдет в наступление, чтобы не пугались, а во-вторых, все было подготовлено, чтобы его подбить. Солдаты с противотанковыми гранатами, с ПТР. И в результате, когда этот танк в одно прекрасное утро появился, то по нему стреляли все кто из чего мог — из винтовок, и так далее. В результате этот танк не дошел до нашего переднего края, был подбит на нейтральной полосе. В следующую ночь немцы его оттащили. Наши танки по сравнению с Тигром выглядели поменьше. У нас в основном были Т-26, легкие такие, Т-34 — нормальных средних танков, у нас было мало. Вот такой был эпизод, что немцы не смогли его как слдует использовать, потому что мы были предупреждены. Он же мог был нас испугать, у нас могла быть паника, а тут все его ждали, как гостя. Вот это заслуга станции подслушивания, где у меня был и переводчик.